Наследница царицы Савской - Эдхилл Индия

А еще она увидела, что он чувствует ее присутствие. «И боится, что я тоже пришла причинять ему боль. Так оно и есть, но я делаю лишь то, что должно быть сделано».

Она молча пересекла крышу и остановилась у него за спиной. Царь не произносил ни слова, Билкис тоже. Некоторое время они смотрели, как голуби кружатся над позолоченными пылью домами и как ласточки носятся в высоком голубом небе.

– Как ты поступишь, любимый? – спросила наконец она.

Соломон долго молчал, глядя на крыши Давидова города, прежде чем ответил:

– Я не совершу ничего несправедливого.

– Ты никогда не совершаешь ничего несправедливого, Соломон. – Она осторожно протянула руку и ласково коснулась его нервно сжатых пальцев. – Любовь моя, речь ведь идет не о жизни и смерти. Ты берешь в жены дочерей других народов, чтобы укрепить свои позиции. Так почему же нельзя…

– …отпустить в чужую страну мою дочь, чтобы она там правила? Ты считаешь, я такой глупец, что сам не думал об этом?

– Нет, я не считаю тебя глупцом. Но, Соломон, твою дочь тоже не нужно считать глупой. Это не глупость, душа моя. Просто девочка очень юна.

Соломон взял ее за руку.

– Слишком юна. Голубка моя, неужели мы тоже когда-то были такими юными? Такими дерзкими? Такими самоуверенными?

– Да, любимый, были. Но те времена давно прошли. Теперь очередь Ваалит. Не сковывай ее своими страхами, Соломон. Не приноси ее в жертву прошлому.

– Я никому не принесу ее в жертву. Пусть Ахия бесится сколько угодно. Я царь. Я могу защитить собственную дочь.

– От обличений этого безумца? – Билкис покачала головой. – Может быть, но это сейчас, пока ты силен. А что потом? Человеческая жизнь – особенно царская – обманчива и мимолетна. Когда ты постареешь или умрешь, что будет с твоей дочерью?

Соломон молчал, и она продолжила, усиливая натиск:

– Для женщин этой страны есть лишь одно спасение, Соломон. Ты должен выдать Ваалит за мужчину, достаточно сильного, чтобы защищать ее от врагов. А это означает…

– …что мне придется искать для нее мужа в далеком царстве.

Эти слова дались Соломону медленно и с трудом. Он смотрел в пустоту. Его пальцы выскользнули из руки Билкис, и она отпустила его.

– Мне придется отдать ее царю чужой страны, оторвать от родного народа и навсегда потерять.

– Да.

Она хотела снова ласково взять его за руку, погладить по щеке, успокоить своими прикосновениями, но подавила это желание. В этом бою Соломон должен был сражаться один, иначе он до конца жизни будет жалеть, что сдался.

– Я надеялся выдать ее за хорошего человека в Иерусалиме. За кого-то, чей дом стоит рядом с дворцом. – Красивые губы Соломона искривила усмешка. – Я надеялся, что Ваалит навсегда останется моим ребенком.

– Она останется твоей дочерью, но она не ребенок. Она должна жить своей жизнью.

– И она хочет прожить эту жизнь с тобой.

– Она хочет прожить ту жизнь, для которой предназначена. Соломон, она рождена царицей. Не царской женой, а настоящей царицей, матерью своего народа. Твоему царству не нужна Ваалит, а моему нужна. Даруй Саве эту благодать. Отпусти ее.

Теперь все зависело от мудрости и любви Соломона. «Пожалуйста, Лучезарная, помоги ему правильно поступить. Ради него самого, ради меня – и ради Ваалит».

Соломон молча склонил голову, а затем спросил:

– Где сейчас мудрость, в моем сердце или в твоем?

– В обоих, любимый. И ни в одном.

Ей отчаянно хотелось просить его, умолять о том, без чего она не могла обойтись. Но она промолчала. «Мы уже все сказали. Теперь слово за любовью».

И Соломон наконец произнес медленно, словно бы с трудом:

– Я знаю лишь одно: сейчас выбор за ней. Если моя дочь докажет, что достойна этого, если она действительно знает, что делает и почему, тогда она может уехать. Если таково ее желание. И твое.

Она поклонилась:

– Савское царство благодарит тебя. И я. Я благодарю тебя от всей души.

– Но я не желал бы этого. И мое сердце разрывается. Когда вы обе уедете, мне будет очень одиноко.

– Тебе не будет одиноко. У тебя много жен.

– Слишком много. Все они выданы за меня по расчету, а не по любви.

– Возможно. Но любить своего мужа – неплохой расчет для женщины. Твои жены рады были бы тебя любить, если бы ты им позволил. – Она подавила соблазн коснуться его руки и отвернулась. – Соломон, неужели ты думаешь, что в жизни к нам приходит лишь одна любовь? Наслаждайся тем, что тебе даровано, и будь счастлив.

До ближайшего царского суда оставалось три дня. У меня было достаточно времени, чтобы как следует все продумать и довести до совершенства свой новый план, определив мельчайшие подробности каждого шага. На этот раз я не могла ошибиться. Один бросок костей решал всю мою судьбу.

В день суда я позвала Нимру и Кешет и приказала достать мои лучшие одежды.

– Сегодня я предстану перед отцом и не должна посрамить его.

Они беспокойно переглянулись, но я больше ничего не сказала, не желая обременять их своими сомнениями и страхами.

Впервые я не торопила их, пока они суетились и спорили о каждом наряде. Мое терпение радовало их, но вместе с тем удивляло, хотя ни одна ни о чем не спросила. Я стояла спокойно, как храмовый идол, когда Кешет накинула на меня тунику, такую тонкую, что она казалась прозрачной, как вода. Нимра показала мне багряное платье, я кивнула. Они с Кешет взяли платье и наклонились, а я шагнула в него. Потом они, окутывая все мое тело роскошной мягкой тканью, подтянули его вверх и защелкнули золотые застежки в виде пчел. Я подняла руки, и Нимра, опустившись на колени, обернула мои бедра широким поясом из позолоченной кожи, мягким, как шелк. Кисточки из тонкой шерсти с серебряными нитями свисали с пояса до колен.

– А прическа, царевна?

Впервые я не пожала плечами и не сказала, что это не имеет значения. Все, что я делала, чем была и чем казалась, – все это имело теперь значение. От этого зависело, в каком виде я покажусь отцу, – нет, в каком виде царевна Ваалит, которая желает править Савой, предстанет перед царем Соломоном Премудрым.

Подумав, я взглянула на Нимру:

– Ты знаешь, куда я иду и зачем. Сделай мне такую прическу, какую считаешь наилучшей.

– Да, царевна.

И Нимра принялась укрощать мои непокорные волосы. Когда она закончила, аккуратно заплетенные косы лежали короной, свернувшись, как змейка, у меня на затылке. Я смотрела на себя в зеркало, широко раскрыв глаза от восхищения работой Нимры.

– Ты сделала из ее волос корону, – заметила Кешет.

Нимра улыбнулась:

– Такую прическу носила царица Мелхола, когда сидела рядом с госпожой Вирсавией на приемах твоего отца.

Мы с Кешет недоуменно уставились на нее, и Нимра пояснила:

– Я спрашивала госпожу Нефрет – она видела и нарисовала для меня по памяти. Я покажу тебе потом.

– Да, – сказала я, – потом. Спасибо тебе, Нимра. Давайте поищем подходящие украшения.

Украшения следовало выбрать очень тщательно, ведь я хотела предстать перед царем как равная ему по величию и благородству. Чеканные золотые сережки с изумрудами, шпильки для волос, украшенные трепещущими золотыми и серебряными листочками, ожерелье из резных пластинок слоновой кости и еще одно, из переплетенных золотых змеек, браслеты из слоновой кости с юга и янтаря с севера.

И наконец, когда Нимра и Кешет заверили меня, что мои уборы достойны любой богини, я, немного поразмыслив, достала из материнской шкатулки дешевый старый браслет из медных цепочек. От неосторожного движения зазвенели подвески из горного хрусталя – блестящие капельки прошлого.

– И еще вот это, – сказала я.

Нимра и Кешет недоуменно переглянулись, но не сказали ни слова. Кешет лишь склонила голову и застегнула изношенную побрякушку на моем левом запястье.

Теперь оставалось накинуть легкое серебристое покрывало, переливающееся и прозрачное, как вода, и надежно закрепить его на моей короне из волос. А потом Кешет поднесла ко мне зеркало.