Райская птичка - Гузман Трейси

Его офис – единственный на двадцать втором этаже – непосредственно примыкал к шахте лифта, и это означало, что его рабочий день проходил под аккомпанемент скрипов и стонов механизма, доставлявшего более ценных сотрудников, чем он, на более высокие этажи. Прижимая портфель к груди, Стивен покрутил ручку и толкнул искореженную дверь бедром. Оказавшись внутри, он нажал локтем на выключатель и окинул комнату взглядом: а вдруг за ночь произошло какое-нибудь чудесное перевоплощение. Но нет, офис был в точности таким, каким он оставил его вчера вечером. Спираль телефонного провода появлялась из небольшого отверстия в верхнем ближнем углу комнаты и исчезала в отверстии чуть большего диаметра, выбитом в гипсокартонной стенке в верхнем дальнем углу; из-под одной из звукопоглощающих потолочных плит торчала изоляционная пена цвета попкорна; а на полу рядом с батареей стояла маленькая, но никогда не высыхающая лужа затхлой воды.

Дипломы в рамках, гласившие о присвоении Стивену ученых степеней по истории искусств и химии, висели на стене напротив письменного стола орехового дерева, лаковое покрытие которого отпадало широкими пластами. Под одной из ножек, вместо недостающей круглой подставки, торчал каталог. Попытки Стивена украсить комнату ограничились появлением вымпела «Вперед, росомахи!» [5], который он стащил у соседа по студенческому общежитию после разноса 42:3, учиненного командой Мичигана «Золотым сусликам» [6] из Миннесотского университета, и несгибаемого филодендрона, замурованного в горшок с твердой, как цемент, землей и простирающего иссохшие, блеклые листья к шкафу-картотеке.

Стивен забросил папки на шкаф и плюхнулся за письменный стол. Кожа кресла под ним заскрипела, собираясь в докучливые складки. Сигнал сообщения на стационарном телефоне мигал как сумасшедший, а в кармане жужжал мобильный. Стивен трижды провел кончиком пальца по каждой кнопке настольного телефона, слева направо, справа налево и затем опять слева направо, но не предпринял попытки прослушать сообщения. Вместо этого он пожевал заусеницу и открыл нижний ящик стола. Вынув оттуда бутылку «Мэйкерс Марк», он щедро сдобрил кофе, ослабил галстук, сложил на столе руки. И упал на них головой. Господи, как он жалок.

В восемнадцать он представлял совсем другую жизнь для тридцатиоднолетнего человека, которым стал теперь. К этому времени должна была появиться жена. Не помешала бы и пара-тройка детей, не говоря уже о нескольких карьерных рубежах в активе. Стивен зажал нос большим и указательным пальцами, чтобы не чихнуть. Вентиляционные каналы непрерывным потоком несли в его офис пыль и другие вредные частицы, и за два с половиной года, что Стивен проработал в «Мерчисон и Данн», у него развились аллергия и периодическая мигрень. В горле вечно щекотало, и голос Стивена звучал неуверенно из‑за его стараний не хрипеть.

Зазвонил настольный телефон. Стивен побуравил его недобрым взглядом, потом собрал остатки сил и поднял голову.

– Стивен?

– Слушаю.

– Это Сильвия. Я оставляла тебе голосовое сообщение. Ты его не получил?

Стивен сел ровно и поправил галстук, будто секретарь-референт Крэнстона пристально наблюдала за ним с той стороны двустороннего зеркала, а не говорила с высоты тридцати пяти этажей. Сильвия Диллон получала извращенное удовольствие, делая убогое существование Стивена еще более убогим. Это была «пожизненная» сотрудница «Мерчисон и Данн» с маленьким ртом, кислым лицом и реденькими белокурыми волосами, которые плохо прикрывали пятнистую, розовую кожу ее головы. Будучи секретарем‑референтом президента компании, она полностью контролировала доступ к Крэнстону, что наделяло ее удручающе большой властью и воображаемыми полномочиями, которыми она без зазрения совести пользовалась. Типичное для Сильвии выражение лица представляло собой смесь подозрительности, презрения и отвращения, коей Стивен часто имел удовольствие любоваться. Телефонные разговоры с кем бы то ни было, кроме Крэнстона, Сильвия завершала, бросая трубку и обходясь без стандартных «до свидания», «всего хорошего» или хотя бы «спасибо».

Знающие люди старались ее задобрить: подобострастными комплиментами, красиво оформленными коробочками конфет по праздникам, а однажды кто-то даже приволок цветок в горшке. Стивен про себя посмеивался над их глупостью и раболепием, но теперь стал задумываться, а не потому ли Сильвия его выделяет, что он с ней недостаточно обходителен. Либо так, либо она просто не упускала случая напомнить ему, что, как и все остальные, прекрасно знает, почему четыре года назад он ушел с предыдущей работы.

– Сильвия. Я только что зашел. Только что. Задержался, чтобы посмотреть на картину. По пути, разумеется.

– Что за картина?

Японский городовой. Почему он не сказал, что ходил к стоматологу или застрял в пробке, которая образовалась из‑за небольшой аварии с участием пешехода? Он никогда не умел врать. Хорошая ложь требовала определенной степени спокойствия, а он, похоже, этим качеством не обладал. Стивен представил, как Сильвия сидит за письменным столом, сведя лопатки, точно солдат в строю, и оттачивает когти выверенными движениями пилочки.

– Дело о банкротстве. То есть страховая претензия. По делу о банкротстве. Хотел взглянуть еще разок, перед тем как дать картине окончательную оценку. Так что там за сообщение?

Сильвия громко вздохнула, как будто их короткий разговор уже утомил ее.

– Мистер Крэнстон интересуется, готовы ли у тебя оценки по поместью Итона.

Итон. Итон. Стивен потер лоб и по своему обыкновению стал отматывать события назад. Итон рифмуется с Ситоном. Ситон-Холл. Ситон-Холл находится в Нью-Джерси. Нью-Джерси – это Штат садов. Его любимые сады разбиты в Бленхеймском дворце. Дворец. Пэлэс. Пэлэс-Плейс – Пэлэс-Плейс, 4250. Адрес поместья! На картинке, которую Стивен добыл из закромов памяти, сморщенный восьмидесятисемилетний старик катился в инвалидной коляске по мраморному полу галереи, показывая скрюченным пальцем то на одно полотно, то на другое. Он вспомнил лысую макушку хозяина поместья, замечательное родимое пятно в форме Бразилии, которое покрывало большую часть его головы. К сожалению, этот Итон был тем самым глупцом, который вообразил, будто его двадцативосьмилетняя третья жена вышла за него по любви. Теперь его не стало, и она, не теряя времени, распродавала имущество поместья.

В коллекции Итона не было ничего особенного, за исключением литографий Мазервелла и акриловой картины Мангольда, за которые на аукционе должны были дать приличную цену. Кое-какая мебель, в основном эпохи Людовика XIV – пара приставных столиков с инкрустацией в технике маркетри, дубовый шкафчик bonnetière, часы в стиле Буль из красного дерева с наплывами из бронзы, – могла принести тысяч пятьдесят. Но в остальном коллекция, собранная богатым скучающим человеком, первейшей задачей которого было утереть нос соседям, интереса не представляла.

Стивен вспомнил, как больше восьми месяцев назад описывал и фотографировал ее. Вспышки фотоаппарата, отскакивающие от всего этого слепящего белого – стен, мраморного пола, тонких занавесок на венецианских окнах галереи, – довели его тогда до жуткой головной боли. Но когда Крэнстон запрашивал оценки? И куда он подевал файл? В его компьютер еще ничего не переносили. Беглый взгляд на монитор подтвердил, что в папке «Итон» пусто. Стивен оттолкнул кресло и принялся перерывать папки на столе, на шкафу, на книжной полке. Ничего. Если он ее не найдет, ему конец. Крэнстон вряд ли даст ему второй шанс.

– Стивен?

– Да, Сильвия.

– Поместье Итона.

– Да. Как раз заканчиваю с ним.

– Хорошо. Он хочет увидеться с тобой сегодня в четыре, чтобы просмотреть бумаги.

– О, тут проблема. У меня уже назначена встреча на четыре.

– Я проверила твое онлайн-расписание. Там нет никаких встреч.

Секретарша буквально мурчала. Стивен представил, как вырывает телефон из стены и колошматит им по Сильвии, пока от нее не начинают отваливаться куски, а потом восстанавливает ее а‑ля Пикассо: ухо, прилепленное к бедру; рука, торчащая из головы; рот, раскрывающийся на большом пальце ноги.