Мэрилин Папано - Вкус греха
Селина выглянула из окна машины. Было восемь часов тридцать минут утра, и день обещал быть знойным. Они с Уиллом вышли из больницы около часа назад после того, как Селине удалось провести пять драгоценных минут с мисс Роуз. Врач уверял, что ей станет лучше в самом скором времени. Вид ее подтверждал этот благоприятный прогноз. После крепкого сна румянец вернулся на ее щеки, а глаза опять заблестели.
Зато сама Селина в это утро была бледна как никогда. Она не имела возможности поговорить с Уиллом после его свидания с мисс Роуз. Когда он не вернулся в комнату для посетителей, она отправилась на поиски и нашла его в кафетерии, но не стала вторгаться в его одиночество. Не надо соваться туда, куда тебе дороги нет.
Должно быть, уже сейчас он мысленно был за тысячу миль от Луизианы. Он не смотрел на Селину, не прикасался к ней, не замечал ее присутствия.
Уилл повел машину мимо старой усадьбы Кендаллов. Когда они доедут до дома, думала Селина, он запрется от нее в доме для гостей, а она побредет к себе, позвонит Милли Эндрюс, поручит ей заботы по библиотеке и проспит весь день. Чтобы забыть минувшую ночь.
Уилл поставил машину на обычное место. Селина подумала, не стоит ли ей проявить любезность и пригласить Уилла на завтрак. Поужинать накануне вечером им не удалось. Потом она решила, что никакой любезности в этом не будет, коль скоро он вообще стремится исчезнуть из ее жизни.
Он остановился у крыльца ее коттеджа, как будто желая что — то сказать, потом покачал головой и быстро направился в домик для гостей. Минуту спустя Селина услышала, как захлопнулась дверь.
В комнате было темно и прохладно. Селина набрала номер Милли, уладила все дела и прошла на кухню. Она была голодна и измучена; тоска сжимала сердце.
Селина взяла кусок хлеба, достала из холодильника бутылку колы, сбросила туфли, вышла на крыльцо и зашагала к домику для гостей. В эту минуту ей, несомненно, полностью изменила ее хваленая рассудительность.
Дверь Уилла была распахнута настежь — наверное, из — за жары. Уилл сидел на кровати, обнаженный до пояса.
Селина постучала, но, поскольку Уилл явно решил игнорировать ее, вошла без приглашения.
— Приношение даров? — с издевательской улыбкой спросил он. — Или это предлог? Тебе невтерпеж, Сели?
— Подкрепись. — Она положила хлеб на стол, поставила рядом бутылку и подошла к Уиллу ближе. — Пойдешь сегодня на работу?
Голос ее звучал спокойно и ровно.
— Зачем? Я скоро уезжаю.
И снова она не выразила никаких эмоций.
— Да, конечно. У тебя нет никаких обязательств перед мисс Роуз, Роджером и Джередом. Докажи, что они ошибались, поверив в тебя. Счастливого пути.
Ухмылка Уилла исчезла.
— Я никого не просил в меня верить.
— И все же они поверили тебе. А ты этого не заслуживаешь. — Селина приблизилась к кровати вплотную и распустила ленты в волосах. Густые волосы рассыпались по плечам. — Ничего, Уилл. Беги и плюнь на людей, для которых ты что-то значил. Будь таким, каким тебя считает весь свет. Растопчи всю свою оставшуюся жизнь.
Ленты упали на пол, и Селина принялась расстегивать платье. Это белое платье без рукавов, отделанное кружевами, она очень любила. Вчера утром, когда она надевала его, оно было аккуратно выглажено и накрахмалено. За прошедшие сутки оно основательно измялось и потеряло вид.
Краешком глаза она заметила, что Уилл настороженно выпрямился. Ироничное выражение его лица сменилось озабоченным.
Селина наклонилась, чтобы расстегнуть нижние пуговицы на подоле, затем выпрямилась и точно рассчитанным движением освободилась от платья.
— Сели, какого черта ты здесь делаешь? — не выдержал Уилл.
Она аккуратно повесила платье на спинку кровати. На ней оставался кружевной лифчик и трусики. Когда она расстегнула лифчик, Уилл вскочил на ноги.
— Знаешь, Сели, — злобно проговорил он, — женщины обычно дожидаются приглашения. Они дожидаются минуты, когда их желают. Переходить к делу вот так грубо не принято.
Одарив Уилла такой же самодовольной улыбкой, какой он неоднократно угошал ее, она устремила взгляд на «молнию» на его брюках. Никакие джинсы в мире не могли бы скрыть его эрекцию, а эти джинсы никак нельзя было назвать слишком свободными. Он хочет ее. Хочет против своей воли. Но это ее устраивает.
Она отбросила в сторону трусики и опустилась на колени возле кровати. Когда она потянулась к его «молнии», Уилл сделал неловкую попытку остановить ее, но Селина просто отбросила его руку и расстегнула джинсы. Уилл запустил пальцы в ее волосы и крепко зажмурился:
— Господи, Сели, не надо… Не надо…
А она продолжала, не обращая внимания на его протест. Ей кружили голову его вкус, его жар, его гладкая кожа и его твердость. Ей было хорошо — она полновластна, она берет свое, хотя он и утверждает, что ничего не хочет. Ей хорошо стоять на коленях — в униженной позе — и наслаждаться своей властью. Он умоляет ее — «не надо», и тем не менее весь горит…
Все еще содрогаясь от наслаждения, Уилл схватил Селину за плечи и втащил на кровать. Затем она нетерпеливо помогла ему раздеться, и он обрушился на нее сверху, пока возбуждение обоих еще не сошло с высшей точки.
Приподнявшись на локтях, он заглянул Селине в глаза. Она по-прежнему улыбалась ему самодовольной улыбкой.
Но он знал, как избавиться от этой улыбки. Как раздразнить ее голод, чтобы малейшее его прикосновение вызвало в ней бурю, чтобы самый легкий поцелуй отозвался в ней сладостной болью. Как заставить ее трепетно стремиться к нему, как заставить ее испытать страстное желание.
Он целовал ее и ласкал — ее лицо, груди, бедра. Он гладил ее повсюду, покрывал поцелуями. Два его пальца проскользнули внутрь, и он входил в нее и выходил, действуя так, чтобы довести ее до пика удовольствия.
Она дрожала, извивалась, молила, и наконец мощный оргазм заставил содрогнуться ее тело.
Он перевернулся на спину, стараясь не встречаться с ней взглядом, но ее укоряющий взор настиг его.
— Ты сама захотела любви, — как бы оправдываясь, проговорил Уилл.
Она прижалась к нему и закрыла глаза. Но ей еще удалось произнести последние слова, от которых он похолодел:
— Это не любовь, Уилл. Это секс, просто грубый секс.
Реймонд присел на стул у кровати матери. Она все еще находилась в кардиологическом отделении, но поскольку быстро шла на поправку, лечащий врач смягчил режим посещений. Несомненно, вечером появятся Селина и Билли Рей, но пока старуха осталась в распоряжении сына.
Она гладила пальцами лепестки желтой гвоздики — кто-то из друзей прислал ей букет. Когда санитар вошел в палату с букетом, Роуз объявила, что это ее любимые цветы; именно их она клала каждую неделю на могилу покойного мужа и хотела бы, чтобы и ей на могилу носили такие же. Реймонду пришлось успокаивать ее, говорить, что доктора обещают скорое выздоровление и ей еще долгие годы не придется думать о смерти.
