Фред Стюарт - Остров Эллис
— А ты не догадываешься?
— Ах, сердце мое, тебя, как пятнадцатилетнюю девочку, мучает немного чувство вины за то, что ты здесь — дом номер 20 по Содом-стрит. Ну, хорошо. Думаю, это можно понять. Ты любишь Марко, дорогая? Поскольку ты теперь почти не видишься с ним, не думаю, что ты желаешь его.
— Я бы предпочла не обсуждать это.
— Ах! Но мы должны поговорить. Вот мы танцуем щека к щеке, и уже до боли очевидно, что я безумно, страстно люблю тебя. А Марко любит тебя так же безумно?
— Нет.
— И ты тоже не любишь его. Верно?
— Уна, пожалуйста, давай переменим тему…
— Нет! Настало время нам быть совершенно откровенными друг с другом. Почему ты вышла за него замуж? Ты ведь должна была догадываться, что он охотился за твоими деньгами.
— Тогда я этого не понимала… Он переспал со мной. Знаешь, он был, как бог.
— Да, ты можешь иметь всех богов Олимпа, если спросить меня. Развратных, волосатых скотов. Известно, что Бог создал сначала Адама, и, поняв, что создал нечто низменное, грязное, создал Еву, которая стала его триумфом. Но ведь ты позволила ему переспать с тобой? Не так ли? Потому что ты хотела выйти замуж?
— Да… Ах, я не знаю…
— Ты хотела, чтобы у тебя был муж, потому что ты боялась быть непохожей на других, быть до конца сама собой. А твоя истинная сущность, действительно, непривлекательна для мужчины. Разве не так? Ты не обязана отвечать. Я знаю. Более того, ты считала, что Марко беден, что он — никто, что ты сможешь управлять им. И он был рядом, и ты ухватилась за него. Разве не так?
— Пожалуйста.
— Посмотри правде в глаза, Ванесса мы любим друг друга.
И она перестала танцевать, чтобы запечатлеть поцелуй на губах Ванессы. Поцелуй, в который она вложила столько страсти, что Ванесса не сумела противостоять этому.
— Черт возьми! — сказал Роско Флоре, продолжая дирижировать оркестром. — Здесь больше лесбиянок, чем в Париже. Что творится с Нью-Йорком?
— Не знаю, — ответила его жена. — Для меня все здесь выглядит фальшиво, как священник, одетый в борделе в сутану. Знаешь, Роско, я боюсь, это была не очень хорошая затея.
— К черту! Она заплатила наличными. И ты знаешь такую мудрость — ты понравился им, и они сделали тебя: из ничего — нечто. Ну, хорошо, поднимайся и спой им «О, мой мужчина». Сейчас мужики наделают в штаны.
Флора встала со своего места и подошла вместе с Роско к пианино.
— Леди и джентльмены, — объявил он с ухмылкой, — хотя и довольно трудно сказать, кто есть кто…
Из полупьяной толпы раздался смех.
— Моя жена споет вам песню, которую она впервые спела в Париже «О, мой мужчина». Послушаем Флору Митчум!
Флора была в роскошном обтягивающем черном платье. Оно идеально подчеркивало ее фигуру, и Уна одобрительно разглядывала ее.
— Моя дорогая, — сказала она Ванессе после аплодисментов. — Говорят, они необыкновенны в постели.
Ванесса, казалось, была потрясена.
— О, нет!
— Почему?
И она рассмеялась. Флора начала петь, сначала на французском, потом на английском. Мысли Ванессы скакали от ее мужа, и сына, и отца… к Гарден Корт и «Северной звезде». Какой скучный и прогнивший был тот мир, и какой прекрасный был этот, по сравнению с тем.
Она отказалась от того мира и от своего отца. Примет ли он это когда-нибудь? Но, какой бы он ни был мудрый, он будет ненавидеть это…
Она почувствовала, как рука Уны обвила ее талию. Затем губами Уна коснулась ее уха и начала его медленно облизывать. Ванесса почувствовала, как она ослабевает.
— Давай поднимемся наверх, — предложила Уна. — У Кэрол есть комната для гостей.
— Нет…
— Я люблю тебя, дорогая. Я боготворю тебя. И я хочу тебя, прямо сейчас…
Она взяла Ванессу за руку и повела ее через толпу в холл. Ванесса последовала за ней, сначала немного упираясь, но затем подчинившись полностью настойчивости Уны. Уна повела ее по узкой лестнице наверх. Дым и музыка уплыли куда-то, когда Уна обвила ее руками и стала целовать ее, жадно, полуоткрытым ртом, ее язык проглаживал рот Ванессы. Ванесса никогда раньше не испытывала такого сильного желания.
Уна прекратила поцелуи и прошептала, чуть не со злостью:
— Скажи, что ты любишь меня!
Ванесса с полузакрытыми глазами кивнула.
— Я люблю тебя.
— Скажи, что ты хочешь меня.
— Я хочу тебя…
— Хорошо. Пошли.
Уна схватила ее за руку и повела в одну из крохотных спален. Только они закрыли дверь, как услышали внизу рев полицейской сирены. И затем крики и всхлипывания.
— Что это? — в ужасе спросила Ванесса.
Уна подошла к столу.
— Это полицейский рейд. Черт!
— Полиция? — Ванесса была в шоке.
— Бежим! Через балкон. Скорей!
Уна, распахнув окно, прыгнула вниз. Ванесса, онемев от ужаса, последовала за ней.
Через четыре квартала Марко сидел в своем кабинете за столом, работая над речью, когда услышал звонок в дверь. Была половина девятого вечера. Его секретарши уже ушли домой, он был один и не ждал посетителей. Он открыл ящик стола и достал оттуда пистолет, который купил по настоянию Фиппса. Пока Сандро Альбертини не трогал его, но Марко приготовился и на этот случай.
Выйдя в приемную, которая была завалена вырезками из газет, пепельницами с окурками и переполненными корзинами с мусором — Джин Файрчайлд был отличным менеджером кампании, но плохим хозяином — он подошел к двери. Держа пистолет в правом кармане пиджака, он отпер дверь левой рукой и открыл ее.
За дверью стояла его жена.
— Ван? Что..?
Оттолкнув его, она бросилась в кабинет. Она выглядела такой расстроенной, что сначала он подумал, что она опять пьяна. Дрожа, она облокотилась на дверь.
— Марко, — прошептала она, — ты будешь любить меня? Ты пустишь меня назад? О, Боже… — разрыдавшись, она бросилась к нему.
— Ради Бога, что случилось?
— Я была на вечеринке… а там был полицейский рейд…
— Боже, что же это была за вечеринка?
Она не ответила.
— Ван, расскажи мне. Что это была за вечеринка? — повторил он вопрос.
Она оттолкнулась его и глубоко вздохнула.
— Вечеринка была… — она поколебалась. — Мужчины танцевали с мужчинами, а женщины с женщинами…
Жестом полного отчаяния она закрыла лицо кулачками.
— О, я не знаю, зачем я пошла…
— Кто пригласил тебя? Кто был с тобой?
— Моя подруга, с которой я познакомилась в «Сильвер Лейк»… Уна Марбери. Она владелица скульптурной галереи в Гринвич Виллидж. Она… — она остановилась, оторвав руки от лица. — О, ты не можешь понять. Боже, зачем я пришла к тебе?
