Софи Джексон - Фунт плоти
– Зачем? Почему ты хочешь, чтобы я с ней объяснялась?
– Время настало. – Картер сел на постель, натягивая носки.
– Ты… не можешь уехать один, – прошептала она. – Я не могу без тебя.
– Кэт.
– Картер, прошу тебя, не слушай ее. Это наши с тобой отношения, и мне плевать, нравятся они моей матери или нет.
От одной мысли, что он сейчас встанет и уйдет, у Кэт забилось сердце. Она боялась шевельнуться.
– Не уходи. Я поговорю с ней, если ты обещаешь остаться.
Он молчал. Кэт тоже. Молчание затягивалось. Обстановка в комнате становилась невыносимой.
– Персик, я не могу.
– Можешь!
– Я не гожусь для те…
– Да как ты смеешь говорить такие слова! – рассердилась Кэт. – Ты мой самый лучший выбор! Почему ты до сих пор сомневаешься?
Картер молчал, глядя в пол. Неужели они возвращались назад, к конфронтации их первых встреч в тюремном классе?
Кэт осторожно шагнула к нему:
– Обещай, что останешься. Слышишь? Обещай, что не уйдешь.
Картер щурился, кусал губы, но Кэт не отступала. Ей нужно услышать от него эти слова. Сейчас они были важнее всего. Остальное значения не имело.
– Картер.
– Ладно, – бесцветным голосом отозвался он. – Обещаю.
– Обещай, что не уйдешь. Скажи это вслух.
Картер поднял голову. Кэт показалось, что он смотрит не на нее, а сквозь нее, и это было больнее всего.
– Обещаю, что не уйду.
Пожалуй, таким раздавленным Кэт его еще не видела. Она злилась на собственную беспомощность. Никакие ее слова, никакие ласки не вернули бы сейчас Картера в прежнее состояние.
– Вот и хорошо, – прошептала она первые слова, пришедшие ей на ум. – Вот и хорошо.
Кэт молча надела джинсы, подвязала его футболку, чтобы сидела плотнее, и наскоро стянула волосы в конский хвост.
– Я недолго, – пообещала она, сжимая в руках бабушкин коричневый конверт. – А потом мы вместе отсюда уедем.
– Кэт, я…
Она остановилась, ожидая продолжения. Но Картер лишь тряс головой и похрустывал костяшками пальцев.
– Потом, – сказал он.
Кэт открыла дверь:
– Я скоро вернусь.
Сил улыбнуться у нее не было.
* * *В гостиную она шла медленно, стараясь успокоиться и принять вид взрослой, самостоятельной женщины. Еще в коридоре она услышала оживленный спор между матерью и Харрисоном. Оба стояли в нише эркера. Снег, шедший всю ночь, успел покрыть землю и деревья густой белой пеленой.
Наны Бу в гостиной не было, и это обрадовало Кэт. Незачем бабушке все это видеть и слышать. Кэт бесило, что мать сломя голову примчалась сюда, испортив Харрисону праздник. А то, как она вела себя с Наной Бу, вообще не лезло ни в какие ворота. Выговаривать собственной матери, словно та ее неразумная дочка или младшая сестра!
Ева заметила ее присутствие. Кэт выпрямилась:
– Тебя, наверное, заждались в доме родителей Харрисона. Что понесло тебя в Чикаго?
– Кэтрин, не смей так со мной говорить!
– А ты не смей мне указывать, – парировала Кэт. – Кто дал тебе право врываться ко мне в комнату? Это дом Наны Бу.
– Со своей матерью я как-нибудь объяснюсь сама, – огрызнулась Ева. – А вот от тебя я жду объяснений. Ты даже не представляешь, сколько нервов ты мне истрепала.
– Чем?
– И она еще спрашивает! Ты упорно не отвечаешь на мои звонки. Мало того что ты устроилась работать в эту поганую тюрьму, так ты еще болтаешься вместе с этим… с этим… – Ева показала на потолок.
– Выбирай выражения! – потребовала Кэт.
Ева поморщилась, как от пощечины.
– Я приехала, чтобы положить конец твоему своеволию.
– Ты бы послушала себя со стороны, – фыркнула Кэт. – Смешно и глупо.
– А вот мне не смешно. Я не нахожу ничего смешного, когда ты рискуешь карьерой, репутацией и, быть может, жизнью ради этого куска тюремного дерь…
Кэт бросилась к матери, остановившись в паре дюймов от ее лица.
– Не смей так говорить о Картере!
Ярость, которая струилась у Кэт из всех пор, заставила Еву замолчать.
– Успокойся. – Харрисон подошел к Кэт, положил руку ей на плечо. – Вы обе успокойтесь. Прошу вас. Иначе никакого разговора у вас не получится.
Ева облизала губы:
– Можешь мне не верить, Кэтрин, но все, что я делаю, я делаю только из любви к тебе. Не в тюрьме тебе надо работать. И отношения строить надо не с такими…
– А что вообще ты о нем знаешь? – с вызовом спросила Кэт. – Ты поставила клеймо на человеке, которого ни разу не видела.
Скептицизм Евы было не прошибить.
– Что еще мне остается делать, если ты скрытничаешь? Мне приходится узнавать о тебе от Бет, от Наны. От кого угодно, только не от собственной дочери!
– А ты не догадываешься, почему я перестала с тобой общаться? Почему не хочу рассказывать о себе?
– Догадываюсь! – парировала Ева. – Потому что ты избрала неправильную дорогу и лишь упрямство мешает тебе это признать. Ты уже двадцать раз могла оказаться в беде.
– Думаешь, я этого не знаю?
– Если знаешь, почему продолжаешь? – поморщилась Ева.
– С первого дня моей работы в Артур-Килле ты повела себя так, словно я нанесла тебе личное оскорбление. Я пробовала рассказывать о работе, о людях, с которыми занималась. Ты и слушать не хотела. Моя работа, видите ли, позорила тебя. Как же! Дочь сенатора Лейна возится с закоренелыми преступниками! И еще смела полюбить одного из них. Ты навязываешь мне свое искаженное восприятие и требуешь признать их правдой.
– Не фантазируй, – бросила ей Ева. – Спать с ним не значит любить.
– Ты и сейчас слушаешь только себя. А меня ты можешь попытаться услышать? – чуть ли не взмолилась Кэт. – Ты даже не представляешь, как мне дались эти месяцы. Мама, я пошла работать в Артур-Килл не из желания тебе насолить. Я пошла туда, чтобы разобраться со своими кошмарами. С тем, что шестнадцать лет заставляло меня просыпаться в холодном поту. – (Ева вытерла глаза.) – И Картер был рядом со мной. Моя помощь, поддержка, опора, утешение. Он заботился обо мне, когда всем остальным было на меня наплевать. – Кэт подняла глаза к потолку. Материнские слезы вызвали в ней не сострадание, а новый всплеск ярости. Эта лицемерка еще смеет плакать! – Когда я рванула отсюда на бабушкиной машине, Картер нянчился со мной, как с больным ребенком. Его слова и поступки не имеют ничего общего с твоими узколобыми представлениями о нем.
– Он преступник, и этим все сказано.
– Такой же, как мой отец в ранней юности?
Ева попятилась. Этого она не ожидала. По глазам матери Кэт поняла, что попала в точку.
– Станешь отрицать, что дед поначалу и слышать о нем не хотел? Он просто ненавидел отца. И чего он достиг своей ненавистью? Оттолкнул тебя от отца? Или добился того, что ты была готова уйти вместе с любимым человеком? – (Ева смотрела на измятый конверт.) – Получается, мама, ты скрыла от меня правду. И не Нана должна была бы рассказывать мне об отцовском прошлом, а ты, – сердито продолжала Кэт. – Вместо того чтобы осуждать меня и наклеивать ярлыки на Картера, нужно было поговорить со мной как со взрослым человеком. – Усилием воли Кэт отогнала подступающие слезы. – Как ты могла мне лгать? Мне было чудовищно одиноко… не в последнюю очередь из-за твоей опеки.
