Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
Полина шла рядом с Виктором, вдыхая исходивший от него запах костра. Время от времени к ней возвращался обрывок одной и той же мысли. Примерно такой: «... и не нужно нам никаких диссертаций писать!».
- Жаль, что с диссертацией Полины ничего не вышло, - сказала Катя.
Она и Варяг уже давно сидели в саду у костра, уже съели ужин, а теперь попивали белое вино.
- С какой диссертацией? - спросил Варяг, перегибаясь из шезлонга к столу, чтобы дотянуться до тарелки с нарезанным яблоком.
Катя пододвинула к нему тарелку и ответила:
- Ну как же, еще в начале сентября она всем пообещала, что будет писать диссертацию про дона Жуана. Помнишь?
- Неа, - сказал Варяг, жуя яблоко.
Вытянув ноги на шезлонге, укрывшись до подмышек мягким полосатым пледом, он смотрел, как пламя обвивается вокруг претолстого полена. Отсветы костра падали на его худощавое лицо и делали его острые черты еще острее. Кате казалось, что огонь прекрасно освещает Варяга, что она может разглядеть каждую мужнину морщинку (а морщин у Варяга предостаточно). Варяга красавцем назвать сложно — у него глаза маленькие, ресницы редкие, брови белесые, а надбровные дуги слишком выдаются. Не украсит человека и очень тонкий, острый, как шило, нос. Губы у Варяга вытянуты в ниточку, а подбородок выгибается навстречу надбровным дугам. Образ дополняется жидкими, но пушистыми светло-русыми волосами, которые он тщательно приглаживает. Этот образ вызывает у Кати слезы умиления. Чтобы слезы не прорвались наружу, Катя поспешно говорит:
- Полина такая талантливая! Мне бы все-таки хотелось, чтобы она написала свою диссертацию.
- Ну, может быть, в другой раз, - отвечает Варяг.
Огонь горит, горит, выбрасывая искры в темное небо...
Из дневника Полины***
Сегодня я проснулась от того, что соседка за стеной решила сменить расписание своих музыкальных занятий. Она взялась разучивать некую новую пьесу. Первый десяток тактов она проигрывала довольно бойко, но дальше следовал сложный пассаж, и на нем у нее заплетались пальцы. Не открывая глаз, я лежала и слушала, как она хроматически карабкается вверх; я искренне желала ей успеха и обламывалась вместе с ней, когда она, уже близкая к успеху, все-таки спотыкалась на аккорде и падала. Скоро я поняла, что Витя тоже не спит, и тоже сопереживает стараниям соседки. Мы одновременно рассмеялись и открыли глаза.
Сегодня у нас небольшой юбилей. С того дня, когда мы с Витей встретились у ночного клуба “Жареные гвозди”, прошло пять лет. Сегодня же нашему Саньке исполняется три годика. Вечером к нам в гости придут Катька, Варяг и их близнецы. В доме будет кошмар и землетрясение. Не знаю, как Катька управляется с двумя, я с одним с ума схожу ежедневно по многу раз. Но помнится, Левушка, когда уехала его Галка, тоже долгое время управлялся один, только год спустя нанял няньку-домработницу. Левушка по-прежнему живет без жены, и кажется, это его сознательный выбор. Галя года три назад возвращалась из своего Саратова. Пыль подняла до небес. Хотела у Левушки детей отнять, увезти, бегала ко всем по очереди, что-то доказывала. Пометалась, покричала, да тем дело и кончилось, до суда не дошло. Она опять куда-то уехала, может быть, снова в Саратов. Нелюбов, кстати, тоже уехал – вскоре после той истории с Катей. Мы иногда вспоминаем ее. Катька Нелюбова жалеет. А куда он уехал – никто не знает, он со всеми порвал, даже с Чучей, если она не врет. Чуча в последние годы имела романов пятьдесят, все они кончились более-менее грустно, сейчас она вроде успокоилась, напустила на себя философски-невозмутимый вид. Она почти неразлучна с Аленой, и вместе представляют прямо тему для живописи: одна философски-невозмутима, другая страдальчески-терпелива. Алена так и осталась с Павлом, все у них неизменно. Время от времени у Алены появляется кто-то на стороне, но она сама никогда к этому серьезно не относится. Иногда она заходит ко мне, рассказывает новости про Левушку, про Чучу, про Глеба с Ларисой. У Глеба с Ларисой, кстати, недавно родилась девочка, не помню, как назвали. А вообще, мы все крайне редко видимся. Если бы двадцать лет назад нам сказали, что, живя в одном городе, мы годами не будем видится... Кто бы поверил. А теперь это в порядке вещей... Иногда подумаешь – и становится грустно... Вспомнилось, как я собиралась писать диссертацию про дона Жуана и по частям представлять ее на общий суд, - чтобы был повод собираться вместе. Тогда мы еще велись на такие штучки... Я даже специально прочла несколько десятков донжуанов. И даже сделала потрясающий вывод: самый правильный, самый настоящий, самый дон Жуан из всех дон Жуанов; такой, про которого читаешь и понимаешь – отдалась бы!.. Да, единственный дон Жуан в литературе – это дон Жуан Пушкина. Наверное, потому что Пушкин один действительно знал, о чем писал. Был, что называется, в теме. И умел передать. Но, думается мне, этот вывод не тянет на диссертацию, а другие не успели сформироваться – у меня появились более важные дела. Любовь.
Неправда, будто любовь живет два, три или сколько там ей психологи отводят лет. Любовь – это как вера в Бога. Она либо дарована и есть, и тогда она никуда не денется, она может быть только отнята, как дарована. Либо ее нет, и тогда остается только молить о ней, как молятся маловерные, чтобы вера их укрепилась. Любви нельзя научиться, ее нельзя вырастить и уничтожить тоже нельзя. Любовь – божественная субстанция. Управлять ею – не в человеческих силах.
Но если существуют наиболее благоприятные моменты для того, чтобы поймать любовь, то это осень. Любовь – это осень. Весна – время ветренное; все, что упадет – не задержится, потому что ветер подхватит и унесет. Лето – время зноя; любовь плавится в духоте и поту. Мало кто способен летом не быть эгоцентристом: слишком хочется избавиться от неудобств жары. Зима – время окончаний. Зимой хорошо продолжать, но для начала она не годится. Нет, только осень – подходящее время для новой единственной любви. По крайней мере, я верю, что у меня – так.
Но что меня больше всего удивило. С тех пор, как я встретила Витю, само собой изменилось мое отношение к зиме. Никогда я не любила ее. Наступал ноябрь, и я чувствовала, как с каждым днем съеживаюсь, потому что все дальше от света, тепла, весны... И вот снова отчаянно далеко до весны. Но только на сей раз никакого отчаяния я не испытываю. Теперь каждый новый день приближает меня к теплу и свету. Даже февраль – самый страшный месяц в году, который раньше я переживала на последнем издыхании, ежедневно вспоминая старый фильм “Последний дюйм”, - даже февраль не пугает. Теперь, когда наступает ноябрь, я жду не дождусь, когда за окном начнет тихой радостью падать снег.
