Роберта Джеллис - Вересковый рай
– Что случилось? – спросила она испуганно, вскочив на ноги.
– Мне не терпелось оказаться рядом с тобой, – ответил Саймон.
Она протянула к нему руку и в это же мгновение произнесла:
– Саймон, я должна…
Но она не закончила свою фразу. Протянутая рука сама по себе была достаточным приглашением. Саймон притянул ее к себе и поцеловал, дрожа от страсти, словно был зеленым юнцом со своей первой женщиной. Рианнон откликнулась немедленно. Саймон почувствовал, как она подалась телом к нему, и рот ее податливо приоткрылся. Однако, несмотря на то что она прижималась все теснее, сжимая его в объятиях, голова ее медленно отклонялась, словно она чувствовала, что должна отстраниться.
Саймон попытался высвободить руку, чтобы развязать шнурок на вороте ее туники и поцеловать ее шею, а потом грудь, но в тот момент, как он ослабил хватку, она убрала губы.
– Я должна сказать тебе, – проговорила она, задыхаясь.
– Пресвятая Богородица, не сейчас, – простонал Саймон. – Потом. Расскажешь мне позже.
Он снова прижал ее к себе, и она не сопротивлялась, лишь сдавленным голосом прошептала:
– Но, Саймон…
– Я весь горю, – пожаловался он. – Мне все равно.
Поцелуями он заставил ее молчать, и, когда снова отпустил ее, чтобы развязать ей платье, Рианнон уже не пыталась ничего говорить, лишь руки ее скользнули к его ягодицам, прижимая его к себе покрепче. Она трижды пыталась предупредить его, что уступка плоти не изменит ее намерений. Она была бы счастлива удовлетворить свой и его голод – это Саймон всегда настаивал, чтобы их любовь сопровождалась браком и вечным союзом. Рианнон чувствовала угрызения совести. Она знала, что недостаточно настойчиво пыталась сказать ему об этом, но она так его хотела!
Когда Саймон развязал ей тунику, она перенесла руки вперед и распустила узел на поясе его штанов. Она коснулась ладонью его возбужденной плоти, и Саймон обомлел. Его реакция возбудила до предела ее собственное пульсирующее желание, и ей захотелось прикоснуться еще раз. Но если она поддастся этому желанию, она не сможет раздеть его, а раздевание было прямым путем к еще большему удовольствию.
Саймона тоже раздирали два желания. Он не любил заниматься любовью в суматохе, полураздевшись. Было что-то безобразное в том, чтобы взять женщину, задрав ей на голову юбку, в полуспущенных штанах, связывавших колени или лодыжки. Он хотел раздеться сам и раздеть Рианнон полностью и овладеть ею по всем правилам, лежа на его плаще и прикрывшись ее плащом. Однако в первый раз за много-много лет Саймон был слишком захвачен страстью, слишком возбужден, чтобы ждать. Прикосновение пальцев Рианнон усилило его желание до болезненной остроты. Ему хотелось опрокинуть ее и войти в нее, чтобы успокоить муку своей и ее страсти. Разрываемый двумя противоречивыми желаниями, он колебался, дрожа от возбуждения.
– Pendeuic! PennEmrys! – Сьорл почти орал, стуча в полотно палатки, которая сотрясалась от ударов.
Саймон подпрыгнул. Он понял, что в течение нескольких минут заблокировал свой мозг от того, что происходило снаружи, от всех звуков, которых не хотел слышать. Однако он все еще не мог выпустить Рианнон из своих объятий.
– Что? – злобно крикнул он, скорее для того, чтобы еще на секунду-две удержать при себе тепло Рианнон, чем действительно не зная ответа.
– Там много людей, не меньше сотни, скачут галопом. Они обязательно заметят нас. Прикажете бежать, остаться или вступить в бой, милорд?
Саймон продолжал колебаться. Он знал, что нужно было делать, но это глубоко противоречило его воспитанию и характеру. Рианнон, когда ее губы освободились, на мгновение прислонила голову к его груди. Теперь она мягко отстранилась, и он выпустил ее.
– Уходим, – ответил он, и вышел из палатки. Рианнон уже стояла на коленях, собирая немногие вещи, которые успела вытащить из походных корзин. Слезы разочарования катились по ее щекам, и она проклинала подступающий отряд всеми словами, которые знала, призывая на помощь и старых богов, и нового. Другой такой возможности больше не будет. В следующий раз ей придется сказать ему до того, как он возьмет ее, увидеть боль в его глазах и примириться с его деликатным, но неотвратимым отказом. Это был ее последний шанс прикасаться к нему и любить его. Рианнон знала, что, вернувшись в Ангарад-Холл, покончит с их отношениями навсегда. Если она не сделает этого, то будет тысячекратно чувствовать любую боль за него, даже когда он не будет ранен.
Боль от разлуки будет ужасна, но со временем она утихнет, если они больше не увидятся. Это как дерево, расщепленное молнией. Пройдет много времени, но рана затянется, и дерево выживет. Если она не стерпит сейчас, позже ей придется жить куда большей болью, которая уже никогда не утихнет. Боль будет становиться все сильнее и сильнее, и ее зависимость от Саймона с годами будет больше углубляться. Но она хотела почувствовать его всем телом хотя бы еще раз.
Впервые в жизни Рианнон проклинала, что родилась женщиной. Многие женщины делали это после того дня, как понимали, что это означает, но не женщины из рода Ангарад. Они всегда были горды и свободны, какой была и Рианнон, пока не полюбила Саймона.
23
Как только Саймон выскочил из палатки, ему стало ясно, что он пытался игнорировать не просто докучливый шум. Сьорл, должно быть, звал его уже не один раз, но никак не прокомментировал необычную невнимательность своего хозяина. Сьорл находился в Дайнас-Эмрисе, когда Рианнон пела с ветрами, а раскрасневшееся лицо и сияющие глаза Саймона были для него достаточным оправданием. Сьорл только радовался, что эта ведьма отпустила его вовремя.
Совершенно не подозревая об умозаключениях капитана, Саймон приступил к своим обязанностям и с облегчением выяснил, что его страсть к Рианнон не привела к катастрофе. На случай, если бы Саймон решил остаться, Сьорл уже принял меры к обороне или отступлению, не нарушая общего порядка в лагере.
После того как Саймон отдал последние приказы, костры засыпали землей, вьючные животные нагрузили поклажей, а палатку, где Рианнон закончила упаковку корзин, свернули. Затем воины разобрали утварь, стол, табуреты и скрутили постель. К тому времени, как Рианнон подали ее кобылу, от палатки не осталось и следа, кроме участка примятой травы, которая скоро выпрямится, скрыв все признаки пребывания здесь людей. На лице Рианнон также не было уже и следа недавней страсти и слез.
Сердце Саймона екнуло, когда он взглянул на нее. Он понял теперь без всяких слов, что она пыталась ему сказать: она жалела его, но это было в последний раз. Он попытался придумать, что бы ему сказать, что-нибудь такое, что переменило бы ее мнение или хотя бы заставило повременить с окончательным решением, пока она не будет совершенно уверенной. Но размышлять времени не было. Главное теперь – убираться отсюда поскорее. Ему удалось только выдавить из себя ее имя.
