Барбара Брэдфорд - Быть лучшей
Они ушли из ресторана в десять вечера. Грэм взял такси и поехал домой, а Шейн зашагал в сторону Бридж-стрит, на которой располагалась Башня Макгилла. После целого дня, проведенного в закрытом помещении, неплохо было прогуляться и подышать свежим воздухом; к тому же хотелось быть уверенным, что когда он доберется до места, Филип уже поужинает и немного отдохнет. Дэзи сказала, что обычно он появляется дома около половины одиннадцатого.
Вскоре показался гигантский небоскреб из темного стекла. Шейн замедлил шаг, думая о предстоящей встрече с шурином. Он не сомневался, что пройдет она трудно. Поднимаясь на лифте, Шейн спрашивал себя, чем же он может утешить Филипа в его несчастье, и понимал, что ничем. Все, что он может, это поговорить с другом, выразить ему сочувствие и понимание, поддержку и любовь.
Предупрежденный Дэзи Хосе, открыл дверь, едва раздался звонок.
Филиппинец проводил Шейна в изящно обставленную, выдержанную в светлых тонах гостиную, которая парила над городом. Из полуосвещенных окон открывался живописный вид. Вежливо поклонившись, слуга сказал:
– Пойду доложу мистеру Эмори, что вы здесь.
– Спасибо, Хосе. – Шейн уселся и принялся ждать.
Минуту спустя Хосе вновь появился в гостиной.
– Мистер Эмори просил вас подождать.
– Хорошо. Еще раз спасибо.
Филиппинец улыбнулся, поклонился и вышел. Прошло пятнадцать минут. Шейну стало не по себе.
Что могло так задержать Филипа? Он поднялся, подошел к бару в противоположном углу, налил себе немного коньяка и вернулся на место. Потягивая коньяк, он мысленно репетировал разговор с Филипом. Какие слова подойдут, какую избрать стратегию? Как бы ни сложился сегодняшний разговор, главное было убедить Филипа заехать вместе к Дэзи. Посмотреть на ребенка. Во-первых, он ей это обещал, а во-вторых, надо, чтобы Филип избавился от чувства вины. Шейн был убежден, что если ему суждено исцелиться, то только через малышку. Признав и полюбив ее, он сумеет в конце концов справиться со своим горем. Прошло еще четверть часа, прежде чем наконец появился Филип. Он встал на пороге и молча, ледяными взглядом смотрел на Шейна.
Шейн поднялся, сделал было шаг в его сторону и замер. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы удержаться от горестного восклицания: вид у Филипа был ужасный. Он так исхудал, что выглядел изможденным. Но главная перемена была в лице. Собственно, лица не было. Щеки глубоко запали, кожа иссохла, в глазах, некогда ярко-голубых, появилась краснота, и под ними залегли глубокие тени, черные, как синяки. Еще более страшная перемена произошла с волосами. Виски у Филипа сделались совершенно седыми.
Шейн, разумеется, понимал, как тяжело переживает Филип смерть Мэдди. Но что он настолько сражен, предположить было трудно. Его истерзало страдание. Шейн даже вообразить такого не мог. Ясно было, что какое бы спокойствие ни демонстрировал Филип на людях, все это чистое притворство. Холодная замкнутость и отчужденность, о которых говорил Барри, были самозащитой, способом избежать полной душевной катастрофы. Мысли эти промчались в сознании Шейна, пока он с состраданием смотрел на шурина.
Шейн подошел к Филипу. Они пожали друг другу руки.
– А я собирался сказать, что не могу встретиться с тобой. – Филип отнял руку, устало пожал плечами и пошел к бару. Он налил себе большую рюмку водки, кинул туда несколько кубиков льда из серебряного ведерка.
– Но потом понял, что это не имеет смысла, – продолжал он не оборачиваясь. – Потому что все равно придешь завтра или послезавтра, и мама тоже. И Джейсон. Я подумал, что кому-нибудь из вас может прийти в голову безумная идея вызвать сюда Полу. Словом, я решил, что лучше нам поговорить… – Филип умолк. Его совершенно вымотала бессонница. И когда он тяжело осел на диван, стало ясно, каких усилий ему стоит оставаться на ногах. Куда делись его обычные живость и энергия?
Помолчав немного, Шейн негромко проговорил:
– За три недели, что прошли с похорон Мэдди, мы виделись с тобой только раз. И с Дэзи ты тоже виделся только раз. Мать беспокоится за тебя, как и я.
– Беспокоиться не о чем! Со мной все нормально! – сразу же ощетинившись, сказал Филип.
– Неправда! С тобой вовсе не все нормально, – в свою очередь огрызнулся Шейн.
– Да оставь ты меня, ради Бога, в покое. Повторяю, со мной все в порядке.
– Ничего подобного. И откровенно говоря, мне кажется, что сейчас тебе лучше побыть с семьей. Тебе нужен я, нужны Дэзи и Джейсон. И не отталкивай нас, пожалуйста. Мы ведь помочь тебе хотим.
– Никто мне не поможет. Полагаю, что я выживу – все выживают. Но печаль будет со мной всегда – она ведь была такая молодая, разве ты не понимаешь? Когда умирают старики – это нормально, таков закон природы. И когда мы их хороним, боль от утраты постепенно проходит. Но когда мы хороним молодых, эта боль остается навсегда.
– Да нет же, нет, поверь мне, пожалуйста, – настойчиво проговорил Шейн. – И Мэдди не хотела, чтобы так было. Она хотела, что бы ты черпал силу в…
– Ради Бога, не читай мне проповедей, Шейн! – раздраженно воскликнул Филип.
– Да я и не собираюсь, – мягко ответил Шейн. Филип устало вздохнул, откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
В комнате установилась тишина.
Вдруг Филип вскочил и, поспешно подойдя к бару, добавил себе льда. Бросив на Шейна пристальный взгляд, он сказал тусклым голосом:
– Я не могу припомнить ничего из того, что было в прошлом году, понимаешь? И это самое страшное. Не год, а… какая-то пустота. Она ушла… словно ее никогда и не было в моей жизни. – Голос его прервался. Помолчав немного, Филип хрипло проговорил: – Я не могу ее вспомнить… Не могу вспомнить мою Мэдди.
– Ты все еще в шоке, Филип. – Шейн хотел успокоить друга. К тому же это была чистая правда. – Поверь, все это шок. Ты непременно вспомнишь ее.
Филип яростно затряс головой.
– Нет. Я знаю, что это не так.
– Тело ушло в землю, но дух остался с тобой, – заговорил Шейн. – Он живет в тебе. В тебе ее дух. В тебе и в дочке. Только тело ушло. Поверь мне, ради Бога. Мэдди в твоем сердце и в твоей памяти, и навсегда там пребудет. И у тебя есть ребенок.
Филип не ответил.
Он отошел от бара и остановился у окна. Походка у него была, как у старика. Он с величайшим вниманием вслушивался в то, что говорил Шейн. Может, все это правда? Что дух Мэдди живет в нем? И всегда будет жить?
Филип вздохнул. Никакого утешения в словах Шейна он не нашел. Он уже смирился с тем, что Мэдди умерла, покинула его навсегда. А ведь только ради нее он и жил. В ней была вся его жизнь. Мэдди исцеляла любую его боль, одна мысль о ней делала его счастливым, согревала сердце. А сейчас он даже лица ее вспомнить не может. Для этого приходится глядеть на фотографию. Отчего это? Ведь он так любил ее.
