Кэтрин Куксон - Нарушенная клятва
Тилли поперхнулась и не сразу смогла ответить ему.
— Да, дорогой, проси о чем хочешь. Но, поверь мне, ты поправишься.
Мэтью встряхнул ее руку, выражая свое раздражение.
— Поклянись, что не нарушишь обещание, — изменившимся голосом произнес он.
— Да, дорогой, я все исполню.
— Тогда поклянись, что никогда больше не выйдешь замуж.
— О, Мэтью! — Глаза ее расширились, на лице отразилась жалость.
— Обещай. Я хочу услышать это от тебя.
В этот момент в ее ушах зазвучал бабушкин голос: «Эх, Пегги Ричардсон, бедняжка Пегги Ричардсон! Она пообещала умирающей матери, что не выйдет за Билли Конвея. И посмотри, во что она превратилась: вся высохла, сморщилась, на всех бросается. Умирающие за многое в ответе». И теперь Мэтью, которого она любила всем сердцем, просил ее не выходить больше замуж. Но разве кто-нибудь еще ей нужен? Никто! Никогда! Тилли крепко прижала руку мужа к своей груди.
— Обещаю, обещаю.
— Скажи: «Мэтью, я никогда не выйду замуж. Никто не займет твое место».
— Мэтью, дорогой! Обещаю никогда больше не выходить замуж. Никогда другой мужчина не займет твое место. — Слова давались ей с трудом, вырываясь из сердца.
Тело Мэтью набрякло и вдавилось в постель. Он закрыл глаза, и рука его перестала сжимать ее пальцы. Неожиданно Тилли осознала, что ее постигло настоящее горе. Горе более тяжелое, чем то что она испытала во время первого набега или, когда она считала детей погибшими. Тилли даже согнулась и погрузилась в немое оцепенение, глядя на Мэтью. Если он умрет, а он умрет, она давно это чувствовала, то почему бы ей не уйти вместе с ним?
А что будет с детьми? Ребенком Марка и ребенком Мэтью. Пусть он отказывался ее признавать, но она-то считала девочку его дочерью.
Усталость, страшная усталость навалилась на нее. Тилли откинулась на спинку своего кресла.
На рассвете ее разбудила Кэти. Девушка уже давно находилась в комнате. Но первое, что она сделала — накрыла лицо Мэтью простыней.
Тилли уставилась на эту простыню, которая на ее глазах стала синей, потом черной, затем превратилась в гроб, черный гроб. Она видела, как гроб опускают в могилу, а в нем того, ради кого стоило жить. Смерть отняла у нее его отца и теперь навеки разлучила и с ним. Она несла смерть всем, кто находится рядом. Тилли вспомнила Ганса Майера, Хэла Макграта. Она погубила столько жизней, сколько индейцы. И она увидела индейца. Он шел к ней прямо через постель. Краска покрывала его лицо, но она различала морщины у него между бровей, отчетливо видела его крупный нос, раскрытый рот. На нее наступала голова бизона и рога были нацелены прямо на нее. Но перед тем как приблизиться вплотную, индеец остановился, и они взглянули друг другу в глаза, как это произошло недавно. Потом он взмахнул томагавком и ударил ее по голове. И в тот момент, когда топор обрушился на ее голову, Тилли подумала, что ее мечта осуществилась, и она уходит вслед за Мэтью.
Глава 12
Ярко светило солнце. Много дней Тилли смотрела на него в окно, но только теперь впервые заметила. Жаркое марево, как покрывало, окутывало ранчо. На дворе снова выросли дома, высокие и низкие. Неужели здесь когда-то было дымящееся пожарище? Временами сознание у нее мутилось, она впадала в забытье, а потом удивлялась новым постройкам. Но исчез флигель, не стало барака и дворца Альваро Портеза. Почему она продолжала думать о нем с сарказмом. Он умер страшной смертью, которая во много раз превышала мыслимую кару за все совершенное им в жизни зло. Даже Христос не знал таких мучений. Но он не ведал об индейцах. Когда-нибудь она соберется с силами, спустится с холма и посмотрит новый дом Луизы, обставленный модной мебелью. По словам Кэти, кое-какие вещи выглядели ничуть не хуже, чем обстановка в поместье Сопвитов.
Тилли постоянно видела, как вокруг ранчо сновали повозки. На них привозили лес, приезжали рабочие, которые стучали и стучали молотками. Иногда ей казалось, что гвозди входят прямо в голову, разрубленную томагавком, и по ее лицу струится кровь, а Кэти с Луизой вытирают ее.
Сколько раз ей пришлось сражаться с индейцами? После одной из таких битв Тилли очнулась в руках Дуга Скотта. Он крепко держал ее, и на какой-то миг ей показалось, что это Мэтью обнимает ее, и она прижалась к нему щекой, но он заговорил, и она поняла свою ошибку.
Однажды Тилли потихоньку встала с постели и взяла ружье. Она проделала все очень тихо, потому что знала: вокруг коварные индейцы. Она легла на пол, сжимая ружье и целясь в прыгнувшего в комнату через окно индейца. Но на этот раз Мак помешал ей прицелиться как следует. После этого они привязали ее к кровати, отдав на милость изуверам. Жестокие, какие они все жестокие, те, что вокруг, даже белые.
Нескоро Тилли стала узнавать знакомые лица, но даже тогда ее продолжали поить настойкой опия и аниса.
Теперь она лежала в подушках, составленных так, чтобы можно было смотреть в окно. Должно быть, она доставляла всем много хлопот на протяжении прошедших недель, а может быть, и месяцев. Неужели она пролежала в кровати целях пять месяцев. Когда-то, очень давно, она тоже тяжело болела, но сейчас чувствовала, что ей не станет лучше никогда. И всю оставшуюся жизнь она останется прикованной к этой кровати. С ее ногами не произошло ничего особенного, просто у нее пропало желание ходить. Ей хотелось умереть, и она умерла — душой. Она оставалась равнодушной даже к Вилли. Она смотрела в его красивые глаза, один из которых не знал света, другой что-то пытался разглядеть, она ощущала на шее его руки, слышала голос, звавший ее: «Мама! Мама! Встань, мама. Погуляй со мной», но душа ее оставалась глуха к его просьбам. Ничто не могло растопить сковавший ее холод. И только смутная тревога заполняла ее сердце.
У Жозефины появилась привычка гладить ее по скулам. Девочка будто проверяла ее кожу на ощупь. «Мама, мама», — шептала она, но Тилли была безучастной и к ее призывам. Она только смотрела на нее полными любви глазами. Она была уверена, что они полны любви, но вернуть чувство не могла.
Рядом она видела Кэти, которая, вероятно, тоже болела. Она, правда, не лежала в постели, но от ее былой живости не осталось и следа, и не слышно стало ее беззаботной веселой болтовни. Не изменилась, казалось, одна лишь Луиза, сохранившая прежнюю энергичность и деловитость. Но и ее энергии не хватало, чтобы пробудить к жизни омертвевшую душу Тилли. Неужели радость жизни не вернется к ней? Как-то Тилли услышала, что Луиза сказала Кэти:
— Лучше бы она по-прежнему бушевала, а не сидела, как тело без души. Что-то надо делать, но что? Просто ума не приложу. Может быть, нужен еще один набег, чтобы она очухалась.
