Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 2
Я заговорила как можно спокойнее:
— Пойду-ка приготовлю тебе кофе, — и попыталась проскользнуть мимо него к двери.
Он схватил меня за руку, вывернул ее так грубо, что я закричала, и отшвырнул от себя. Я закричала снова, споткнулась и упала поперек кровати.
— Скотт…
— Закрой пасть, или я убью тебя.
Я видела, что совершенно бесполезно пытаться успокоить его, взывать к его разуму: никакие слова до него не дойдут. Я ничего не могла с ним поделать. Оставалось одно — убежать.
Если бы только это было возможно!
Он шагнул к кровати. Я как-то ухитрилась перекатиться подальше, хотя это и было очень трудно: все тело было будто налито свинцом. Он стал что-то ворчать. Поначалу я не слышала его, так как кровь яростно стучала в моих ушах, а когда все-таки услышала, то предпочла оставаться глухой. Он говорил, что я не вправе приказывать ему, что только он командует и наказывает. Он говорил, что ненавидит всех, кто причиняет ему боль, но ненависть — это благо, так как поддерживает в человеке жизнь. Любовь — это то, что убивает человека.
— Ты слышишь, что я говорю? — орал он. — Почему ты не отвечаешь? Ты что, оглохла?
— Я слышу. — Я хотела слезть с кровати, но боялась, что любое мое движение вызовет у него какую-нибудь непредсказуемую реакцию. Замерев, я слушала его исступленную речь о том, что любовь разрушает людей, что женщины губят мужчин, что женщин надо ставить на место, наказывать, уничтожать…
Я зажала уши.
— Нет, ты слушай меня! — В одно мгновение он оказался на мне, отрывая мои руки от ушей. — Слушай! Я преподам тебе такой урок, что ты его никогда не забудешь, я…
Я подумала, что в таком состоянии он вряд ли способен изнасиловать меня, и испугалась того, что будет, когда он поймет это.
Немного успокоившись, я решила, что надо отвлечь его внимание. Он ничего не соображает, ничего не видит. Он видит только меня. Он погружается в темноту и задыхается от ярости.
Пытаясь раздеться и обнаружив, что руки его не слушаются, он снова разразился ругательствами. У него заело молнию.
Спокойно. Не показывать страха. Резкие движения будут только провоцировать его.
— Дорогой, ты очень сексапилен, когда ты такой! — сказала я. — Ну, подожди, не рви молнию. Дай я тебе помогу…
Его руки послушно опустились, оставив тело незащищенным. Я ударила его изо всех сил чем-то тяжелым и побежала из спальни, вниз по лестнице, через холл, упала перед парадной дверью, дернула ручку, а он бежал за мной и кричал, бежал, бежал, бежал с невероятной дьявольской скоростью. Дверь наконец открылась, ночь была черной, сырой, холодной, а я бежала, бежала, бежала босая по дороге, пока вдруг не показались огни, большие дома, люди, и я оказалась в Найтсбридже. Мимо проезжало такси. Я закричала, такси остановилось, и я рухнула на сиденье.
— Куда? — равнодушно спросил водитель.
— Куда угодно. Просто поезжайте, — прошептала я.
Он тронулся. Мы трижды объехали Гайд-парк, и тут я поняла, куда хочу.
Десятью минутами позже я звонила дрожащей рукой в парадную дверь дома Кевина в Челси.
— Выпей немного ирландского виски, дорогая, — сказал Кевин. — Тебе оно понравится после нескольких хороших глотков. Не надо, не говори, что уже очень поздно, что тебе неудобно тревожить меня в столь поздний час и что, черт побери, подумает Чарлз. Чарлз спит и вряд ли проснется, мне наплевать на позднее время, и я в восторге от того, что меня беспокоит красивая женщина в расстроенных чувствах. В моем возрасте осталось так мало возбуждающего… Скотт вышвырнул тебя?
— Я убежала, — сказала я и разрыдалась; рыданья сотрясали мое тело, по щекам ручьями текли слезы, ирландское виски полилось из стакана.
— Так-то лучше. Так гораздо естественнее.
Я почувствовала, как он дотронулся до меня, когда брал стакан из моей руки. Затем он сказал: «Ты озябла. Я принесу тебе свитер и носки».
Я продолжала плакать, но к его возвращению смогла справиться с рыданиями и уже вытирала слезы.
— Вот, — сказал Кевин, — надень и завернись в одеяло. Я приготовлю тебе выпить чего-нибудь горячего.
Он снова исчез, а я неуклюже натянула пару серых носков на свои босые ноги. Это потребовало некоторого времени, так как пальцы меня не слушались. Затем я натянула толстый голубой свитер и закуталась в шерстяное одеяло. Кевин появился с кружкой горячего сладкого чая.
Некоторое время мы молча сидели на диване. Постепенно я стала согреваться. Прихлебывая чай, я разглядывала уютную комнату в типично английском стиле: тут и там как бы случайно была расставлена антикварная мебель, словно выросшая прямо из пола десятки лет назад; на полках около камина громоздилась беспорядочная груда книг; на письменном столе были разбросаны бумаги, и на другом столе стояла ваза с огненными розами из уотерфордского хрусталя.
«Взгляды скрестились, ибо на розы, казалось, глядели…» — подумала я и вдруг осознала, что проговорила вслух эти слова Элиота.
— Ужасные, правда? — спросил Кевин. — Чарлз продолжает покупать их, но у меня такое впечатление, что их пластиковая пышность создает в комнате атмосферу какой-то нереальности… Ну, как, ты чувствуешь облегчение или все еще мечешься в тисках ночного кошмара?
— Мне лучше. Но…
— Но кошмар еще не кончился? Расскажи мне обо всем. Это облегчит твою душу и поможет прийти в себя. Кроме того, поскольку я никогда не любил Скотта, я не буду ни разочарован, ни шокирован.
— Это повергнет тебя в шок.
— Ну и прекрасно. Мне так не хватает шоков. Это делает жизнь такой скучной. Шокируй меня, сделай одолжение.
Несколько минут я бессвязно рассказывала о происшедшем, а когда остановилась и взглянула на Кевина, то увидела, что он действительно в шоке.
— Кевин…
— Да. Извини. Я пытался собраться с мыслями. Ты понимаешь, конечно, что он алкоголик?
— Но, Кевин, это так странно. Он не алкоголик! Он полностью контролирует себя!
— Моя дорогая, если это так, то почему ты здесь?
— Но это был просто единичный случай!
— Ты всерьез полагаешь, что ничего подобного не случалось прежде?
Я вспомнила рассказ Скотта о внезапно оборвавшихся любовных отношениях с библиотекаршей. Вспомнила его слова: «У меня были серьезные неприятности на флоте». Вспомнила, как он признался, что решил прекратить случайные любовные связи, так как обнаружил, что без выпивки он ни на что не способен.
Я не могла говорить.
— Будь уверена, это не в первый и, конечно, не в последний раз, если только он не бросит пить совсем. Боже мой, я сам горький пьяница, но, по крайней мере, своим пьянством не делаю невыносимой свою жизнь и жизни людей, меня окружающих. Ты собираешься к нему вернуться?
