Лорен Оливер - Delirium/Делириум
Но я не успеваю вовремя закрыть глаза. Дженни выкрикивает в коридор: «Она проснулась!» В руке у неё стакан воды, но, похоже, ей очень не хочется подходить ко мне. Так и торчит у двери, не сводя с меня глаз.
Уж с кем-с-кем, а с Дженни у меня совсем нет желания общаться, но придётся — жажда замучила. В горле так саднит, будто я наждачной бумаги наглоталась.
— Это мне? — хриплю я, указывая на стакан.
Дженни кивает. Её губы вытянуты в тонкую белую линию. Похоже, впервые в жизни она проглотила язык. Но тут она делает пару быстрых шагов вперёд, ставит стакан на ветхую тумбочку у кровати и пулей несётся к двери.
— Тётя Кэрол сказала, что это поможет.
— От чего поможет?
Я делаю огромный глоток и с благодарностью ощущаю, что жжение в горле, как и боль в голове, похоже, чуть-чуть уменьшились.
Дженни пожимает плечами:
— Не знаю. Наверно, от инфекции.
Так вот почему она стоит у двери и боится подойти ко мне поближе! Я заразная, больная, нечистая. А ну как заражу её, бедняжку?
— Эта болезнь таким путём не передаётся, ты же знаешь.
— Знаю, — огрызается она, но не трогается с места, будто приросла к нему, и насторожённо следит за мной.
На меня вдруг накатывает страшная усталость.
— Который час? — спрашиваю я.
— Два тридцать.
Вот это сюрприз. Так мало времени прошло с того момента, как я отправилась на встречу с Алексом.
— Я долго была в отключке?
Она снова пожимает плечами:
— Когда тебя принесли, ты была без сознания.
Она говорит так сухо и спокойно, будто это обычное дело, подумаешь, Лина голову разбила, невидаль. А ведь это не кто-нибудь, а регулятор оглоушил меня дубиной по затылку! Она смотрит на меня, будто это я — опасная буйнопомешанная, тогда как тот мужик внизу, в гостиной, что размозжил мне голову и размазал мозги по асфальту — герой-спаситель. Вот это ирония!
Я больше не могу выносить её вида и отворачиваюсь к стене.
— Где Грейси?
— Внизу, — отзывается она. К ней возвращается её обычная плаксивость. — Мы вынуждены спать на полу в гостиной, в спальных мешках.
Ещё бы, конечно, они постараются держать маленькую, впечатлительную Грейс в изоляции от её спятившей, больной кузины. И я действительно чувствую себя больной — больной от напряжения, от отвращения. Вспоминаю, как мне хотелось спалить весь дом дотла. Тётке Кэрол повезло, что у меня нет спичек. Не то я обязательно устроила бы небольшой образцово-показательный пожар.
— Так кто это был? — В голосе Дженни слышится зловещий присвист. Такое чувство, будто моего уха коснулась своим раздвоённым языком гадюка.
— Дженни!
Я в изумлении поворачиваю голову — это голос Рейчел! Она стоит в дверях с бесстрастным лицом и смотрит на нас.
— Тётя Кэрол просит тебя спуститься, — обращается она к Дженни, и та выметается за дверь, бросив на меня напоследок опасливо-заворожённый взгляд. Интересно — я тоже выглядела так, когда несколько лет назад Рейчел подхватила deliria, и понадобилось четверо регуляторов, чтобы пригвоздить её к полу и связать, а потом волоком тащить в лаборатории?
Рейчел подходит к кровати, по-прежнему не сводя с меня взгляда и с тем же бесстрастным выражением лица.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.
— Сказочно! — с сарказмом отвечаю я, но она остаётся невозмутима.
— Прими это. — Она кладёт на тумбочку две белые таблетки.
— Что это? Транквилизаторы?
Она взмахивает ресницами.
— Адвил[34].
О, да похоже, в её голосе едва слышно раздражение! Уже лучше! А то стоит там, вся такая собранная и отчуждённая, словно таксидермист, прикидывающий, как получше сделать из меня чучело.
— Э-э... Значит, Кэрол позвонила тебе?
Кто его знает, стоит ли ей доверять насчёт этого адвила. Но решаю рискнуть: во-первых, голова болит зверски; во-вторых, вряд ли положение станет хуже оттого, что я ещё больше отупею от транквилизатора, всё равно в таком состоянии я не могу ничего предпринять. Так что проглатываю таблетки вместе с доброй порцией воды.
— Да. Я сразу же пришла. — Она присаживается на краешек кровати. — Меня подняли с постели, как ты понимаешь.
— Извини за беспокойство. Я не просила их долбать меня по башке и волочь сюда, как ты понимаешь.
Я никогда ещё не разговаривала с Рейчел подобным образом и вижу — она в изумлении. Устало трёт лоб, и на короткий миг передо мной мелькает прежняя Рейчел — моя старшая сестра, та, что щекотала меня до смерти, заплетала мне косички и жаловалась, что я вечно получаю больше мороженого, чем она.
Но видение мелькнуло и исчезло, и снова у неё на лице непроницаемая маска, будто упала невидимая вуаль. Удивительно: раньше я принимала это как должное, не замечала, что все Исцелённые шагают по жизни, словно окутанные тяжёлым плащом постоянного, беспробудного сна. Наверно, потому что я и сама спала, и только встреча с Алексом помогла мне проснуться и прояснила моё зрение.
Некоторое время Рейчел не произносит ни слова. Мне тоже нечего ей сказать, так что мы обе молчим. Я закрываю глаза в ожидании, когда же утихнет боль, и прислушиваюсь к доносящемуся снизу гулу голосов, топоту чьих-то шагов, приглушённым восклицаниям и бормотанию телевизора в кухне, но ничего не могу толком разобрать.
Наконец Рейчел спрашивает:
— Лина, что произошло сегодня ночью?
Я открываю глаза и встречаюсь с её пристальным взглядом.
— Так я тебе и сказала.
Она слегка покачивает головой:
— Я твоя сестра.
— Да что ты говоришь.
Рейчел чуть съёживается — едва-едва заметно. Когда она снова заговаривает, в голосе проскакивают жёсткие нотки:
— Кто он? Кто тебя заразил?
— Ну, прямо вопрос вечера, а? — Я отворачиваюсь от неё, утыкаюсь носом в холодную стену. — Если ты пришла сюда, чтобы изводить меня — напрасная трата времени. Отправляйся дрыхнуть, больше толку будет.
— Я пришла, потому что беспокоюсь...
— И о чём же это? О нашей семье? Или нашей репутации? — Я продолжаю упрямо пялиться в стенку, натянув тонкое летнее одеяло до самой шеи. — Или боишься, что все будут думать, будто ты была в курсе? Что тебе прилепят клеймо — «симпатизёрша»?
— Как с тобой трудно, — вздыхает она. — Я же о тебе забочусь. Лина, ты мне небезразлична. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Хочу, чтобы ты была счастлива.
Я поворачиваю к ней голову и сверлю её глазами. Во мне вскипает злость, а под нею, глубже — ненависть. Я ненавижу свою сестру, ненавижу за то, что она лжёт мне. Ненавижу за то, что она прикидывается, будто заботится обо мне; даже само это слово ненавистно.
