Ника Лисовская - Никто не узнает
Что ж, Глеб не упуская подробностей рассказал обо всем произошедшим с ним за последние два с половиной часа, исключая Настю, информацию из Интернета и свои причитания с обещанием жениться. Милена внимательно выслушала, а когда Глеб закончил разговор покачала головой:
— А я не помню как здесь оказалась… Вышла из дома, доехала до вокзала и все. Провал. И вещей моих нет? Ни пальто, ни сумки?
— Нет, — подтвердил Глеб и спросил с улыбкой. — Скучаешь по своему старому пальто?
— Дело не в этом. У меня с собой книжка была любимая — Фицджеральд "Ночь нежна" и блокнот со стихами… Ключи еще… Телефон… Этюдник…Надо, наверное теперь замки менять…
Она замолчала.
— Зай, может ты есть хочешь? — Глебу самому противно было оттого, что он сейчас вот так перед ней готов был из шкуры своей вылезти, только бы загладить вину.
Милена, похоже это понимала.
— Нет. Не хочу. И ты вообще не волнуйся. Не волнуйся обо мне. Я в норме. Если утром у меня не поднимется температура, значит вообще хорошо… — она старалась держаться. — Глеб, почему ты на меня так смотришь?
— Как?
— Я не знаю, — Милена грустно покачала головой и сделала первый глоток глинтвейна. — Ты раньше никогда так на меня не смотрел.
— Мне тебя обнять хочется и не отпускать никуда, что бы ничего плохого с тобой больше не случилось, — признался Глеб.
Милена ничего не сказала, но вдруг прижалась к груди Глеба. Он сначала растерялся, но потом осторожно взял чашку из ее руки опустил на пол, рядом со своей. Обнял девушку, нашептывая успокаивающе:
— Миленочка, прости меня за тот вечер. И за те условия… Прости. Я не думал тогда, что так сильно… Что ты, оказывается, так много для меня значишь. Если бы я мог, я бы вернул все и… Что бы небыло того вечера. Ты не представляешь как мне стыдно за то, что говорил с тобой так, что мне вообще все это в голову пришло… Прости, что отпустил тебя тогда, что не звонил. Что хотел прекратить все. Я беру свои слова назад. И… Я буду счастлив, если ты простишь меня и если все будет так, как раньше…
Эта путанная проникновенная речь стоила Глебу больших душевных сил. Он редко бывал таким вслух-искренним с кем бы то ни было. Милена же только приникла к его груди сильнее. Ей было все равно что он ей сейчас говорит. Ей просто было страшно. Так страшно, что Глеб себе и представить не мог. Но Глебу она верила все же больше, чем боялась его.
— Зай, а что это за странный запах? — Глеб принюхался. Ему казалось, что от нее как-то странно пахнет.
Она виновато улыбнулась глядя на Глеба:
— От переохлаждения растирают спиртом или водкой. Ни того, ни другого я не нашла, зато нашла бутылочку одеколона… Бабушкиного… От меня, наверное просто разит, да?
— Немного.
— Извини, — она немного отстранилась от парня и взяла свою чашку.
Милена допивала остывший глинтвейн, сидя в объятьях Глеба. Они молчали. Для Глеба это молчание было тягостным и он первым нарушил тишину.
— Как ты? — он коснулся губами ее длинных гладких, словно шелк волос.
— Очень хочется спать. Это наверное из-за нервов и из-за вина. Где тебе постелить? Можешь спать на этом диване.
— Моя девочка, — еле слышно прошептал Глеб и погладил ее руку.
Милена вздрогнула. Он не называл ее так никогда.
— Моя девочка Миленочка, — так же тихо повторил Глеб. — Ты можешь стелить мне где угодно, но только рядом с собой. Стоило мне оставить тебя и вот что произошло…
Она обернулась к нему. Сейчас у нее были блестящие широко распахнутые глаза. Девушка вглядывалась в лицо Глеба, бормотала что-то тихо, так что он не мог разобрать слов, а потом, медленно опустив ресницы, словно пугаясь свой отваги, она поцеловала его. Он почувствовал на своих губах мягкие пылающие губы с привкусом вина и корицы. Она никогда не целовала его, но Глеб знал — этот поцелуй он запомнит на всю жизнь даже не потому, что он первый, он запомнит этот поцелуй, как самый нежный и любящий.
— Я тебя люблю, — прошептала Милена.
Она еще некоторое время посидела в его объятьях, а потом, медленно, словно нехотя поднялась с дивана. На вопросительный взгляд Глеба ответила:
— Я боюсь, что усну раньше, чем постелю нам постели. Глеб, ты не ответил, где ты будешь спать?
Он допил свой, едва теплый, глинтвейн и сказал:
— Я буду спать на диване. У камина теплее, поэтому я хочу что бы там спала ты.
— Хорошо, — кивнула Милена. — Сними свитер, я застираю. Я совсем забыла, что он у тебя в крови… Не бойся, к утру высохнет.
— Да ну, он все равно черный и…
— Мне не трудно.
Глеб стянул с себя свитер оставшись в черной футболке, и отдал Милене.
— Если тебе холодно, то я могу найти что-нибудь, — предложила девушка. — Тут есть кое-что из папиных вещей.
— Не, мне нормально, — ответил Глеб.
Милена быстро постелила постели и ушла в кухню. Глеб сидел на диване, как вдруг погас свет. Когда через несколько минут в комнату вошла Милена, он спросил:
— Что это?
— Не волнуйся. Снегопад. Наверное, где-то оборвались провода. Такое бывает.
— Тебе не страшно? — спросил Глеб.
Ее фигура замерла у стола.
— Нет, — ответила Милена. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Оба уснули не сразу. Каждый думал о своем, и одинаковом — о странном стечении обстоятельств, их отношениях и о том, что будет дальше. А за окнами падал снег…
Утро. Солнце светило в окна уютной гостиной, снег слепил своей белизной. Глеб открыл глаза и увидел Милену. Она сидела на краешке дивана, у Глеба в ногах и улыбалась.
— Доброе утро, — сказала девушка. — А ты оказывается соня. Спишь до полудня. Вставай и идем завтракать. Твой свитер.
Милена кивком показала на аккуратно висящий на спинке стула черный свитер Глеба.
Завтрак был накрыт в уютной кухне. Все здесь было такое же старинное, как и во всем доме и дышало памятью о каких-то добрых стародавних временах и особенной, сердечной теплотой домашнего очага. Правда, сантехника в кухне и ванной несколько выбивались из антикварной обстановки.
— Хорошо здесь, — сказал Глеб. — Почему вы называете это дачей? Это скорее загородный дом. Не боитесь, что обворуют?
— Нет, вряд ли кому нужен этот старый хлам, — улыбнулась Милена с любовью оглядывая кухню.
— Как ты себя чувствуешь?
— Все в порядке. У меня нет температуры и значит, я не подхватила простуды и не зря вылила на себя пол флакона "Цветов России". Мне не хочется вскрыть себе вены, значит мое душевное здоровье тоже в порядке, — она помолчала и с видимым усилием, глядя прямо перед собой, окончила фразу, — на моем теле нет ссадин и синяков и значит… Значит, все хорошо.
