Кристин Ханна - Всё ради любви
— До родов всего несколько недель, — сказала Лорен, словно Энджи не знала этого. — В книгах говорится, что к этому времени женщине следует свить гнездышко для младенца. Может, стоит устроить смотрины детских вещей?
Энджи покачала головой:
— У нас и так все готово. У меня уже приготовлена целая гора детских вещей.
— Ты боишься, да? Ты опасаешься, что будут какие-то проблемы, как с Софи?
— Вовсе нет, — поспешно ответила Энджи. — Софи родилась недоношенной, вот и все. Я уверена, что твой ребенок родится сильным и здоровым.
— То есть твой ребенок, — поправила ее Лорен. — Может, уже пора переоборудовать мою комнату в детскую? Коробки с детскими вещами все еще стоят нераспакованными. Почему ты так и не разобрала их?
— Еще есть время.
— Я могла бы начать…
— Нет, — резко произнесла Энджи и тут же осеклась и улыбнулась. — Мне пока не хочется думать о детской. Еще слишком рано.
Лорен увидела слезы в ее глазах и вдруг все поняла.
— Дело в той девочке? Она вместе с тобой готовила детскую?
— Сара, — сказала Энджи глухим голосом, и все звуки лета — и шум прибоя, и шелест ветра, и птичий щебет — вдруг на мгновение стихли.
Лорен было больно видеть ее терзания. Она подошла к Энджи и села на диванчик с ней рядом.
— Я не Сара, я не могу тебя подвести.
— Я знаю, Лорен.
— Поэтому ничего не бойся.
Энджи улыбнулась сквозь слезы:
— Ладно, я попытаюсь. А потом я еще попытаюсь излечивать больных и ходить по воде. Ты много от меня хочешь. — Она всхлипнула. — Дело не в тебе, Лорен. Просто некоторые страхи въелись слишком глубоко, тебе не о чем беспокоиться. Пусть твоя комната пока так и остается твоей. Для меня важно знать, что ты в ней живешь.
— Одновременное проживание не более одного жильца, так?
— Что-то вроде этого. Ты не хочешь мне ничего сказать?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому, что тебе сегодня исполняется восемнадцать. Мне пришлось выяснять у Дэвида, когда у тебя день рождения.
— А, это! — Лорен даже в голову не приходило сказать Энджи о дне рождения. Ее дни рождения приходили и проходили, и они никогда не были для нее праздником.
— Учти, сегодня все собираются у мамы.
Лорен даже приподнялась с диванчика, изумленная услышанным:
— Ради меня?
Энджи рассмеялась:
— Естественно, ради тебя. Но должна предупредить: тебя наверняка ждут розыгрыши и всякие конкурсы.
Лорен не смогла сдержать счастливой улыбки. Никто никогда не устраивал праздник в честь ее дня рождения.
— Обожаю розыгрыши.
Энджи поднялась с дивана, зашла в дом и тут же вернулась. В руках у нее был небольшой, завернутый в фольгу пакет. Она протянула его Лорен.
— Вот, — сказала она. — Я хотела вручить его тебе в тишине и спокойствии. Когда мы с тобой будем одни.
Лорен дрожащими пальцами развернула упаковку. В белом футляре лежало красивое ожерелье с медальоном в форме сердца. Открыв медальон, Лорен увидела на одной створке крохотную фотографию, на которой они были сняты вместе с Энджи. Другая створка была пока пустой. Она предназначалась для фотографии ребенка.
Лорен и сама не смогла бы объяснить, почему вдруг расплакалась. Обняв Энджи, она шептала «Спасибо», и это слово благодарности имело солоноватый привкус ее слез. Наконец она отстранилась от Энджи и вытерла глаза. Что-то уж слишком часто она стала плакать в последнее время, вот и сейчас разрыдалась над чудесным подарком. Она встала, подошла к перилам и устремила взгляд на океан. В горле у нее застрял комок, поэтому заговорила она не сразу.
— Мне нравится здесь, — тихо сказала она, подставляя лицо легкому ветерку. — И малышу понравится. Жаль…
— О чем ты жалеешь?
Лорен медленно повернулась к Энджи:
— О том, что я не выросла вот в таком месте, с такой матерью, как ты… Может, тогда мне не пришлось бы носить блузоны, похожие на парашюты.
— Все делают ошибки, солнышко. И даже жизнь в любви и заботе не может защитить от них.
— Ты не знаешь, каково это, — покачала головой Лорен, — когда тебя не любят, а ты всем сердцем жаждешь этой любви.
Энджи обняла ее.
— Уверена, мама любит тебя, Лорен. Просто сейчас она оказалась на распутье.
— Самое удивительное, что я по ней иногда скучаю. Я просыпаюсь в слезах и понимаю, что она опять мне приснилась. Как ты думаешь, эти сны когда-нибудь прекратятся?
Энджи ласково погладила ее по щеке.
— Я думаю, что девочка всегда будет нуждаться в своей маме. Возможно, со временем боль утихнет. И возможно, однажды она вернется.
— Ждать от моей мамы чего-то хорошего — это то же самое, что ждать выигрыша в лотерею. Можно каждую неделю покупать билет и мечтать о выигрыше, но при этом не иметь ни малейшего шанса на удачу.
— У тебя есть я, — тихо сказала Энджи. — И я люблю тебя.
У Лорен глаза снова наполнились слезами.
— Я тоже тебя люблю. — Она обняла Энджи и прижалась к ней и в тысячный раз с горечью подумала о том, что скоро им предстоит расстаться.
Энджи не понимала, что с ней происходит — болела спина, а в начале июня ее стали одолевать такие сильные головные боли, что она с трудом вставала утром с постели. Конлан уговаривал ее показаться мануальному терапевту, она кивала и говорила: «Ты абсолютно прав». Иногда дело доходило до того, что она даже записывалась на прием.
Однако Энджи знала, что источник ее проблем — не в костях и суставах, а в сердце. Каждый восход солнца приближал ее к ребенку, о котором она столько мечтала… и к расставанию с Лорен. Эти два противоречивых желания — иметь ребенка и не расставаться с Лорен — не могли ужиться в ее душе и грызли ее изнутри.
Конлан все это понимал. Его советы показаться специалисту были скорее формальностью и объяснялись желанием найти выход. Когда они по ночам лежали бок о бок в кровати и разговаривали, Конлан отваживался на рискованные вопросы, и Энджи всегда отвечала на них, как бы больно ей ни было.
— Она скоро уедет. — Прижав к себе Энджи, Конлан и сегодня попытался успокоить жену. — Она хочет поехать в Лос-Анджелес пораньше, чтобы найти работу. Консультант считает, что она сможет через женскую общину устроиться на лето работать домработницей с проживанием.
— Да.
— Так и должно все идти, — сказал Конлан, поглаживая Энджи по руке.
Энджи закрыла глаза, но это не помогло. В сознании неотступно появлялись картины: Лорен собирает вещи, целует их на прощание и уходит.
— Знаю, — вздохнула она. — Я боюсь за нее, мне страшно при мысли, что она опять окажется одна.
— Я считаю, что отъезд пойдет Лорен на пользу, — мягко, но настойчиво продолжал Конлан.
