Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб
— Мне очень жаль, что тебе пришлось сделать это, дорогая, — сказала я.
Но подобной фразы было явно недостаточно. Я увидела это, но не могла придумать, что добавить. Том обнял Хил за плечи, подвел ко мне и мягко заметил:
— Как насчет крепкого пожатия руки маленькой леди, Диана? Она сделала то единственное, что можно было сделать. Не уверен, что смог бы поступить так же в ее возрасте. И убежден, что ты, Диана, не смогла бы совершить подобное и теперь.
— Ты прав, не смогла бы, — согласилась я. — Однако ты уж наверняка поступил бы так же и в двухлетнем возрасте. Не могу себе представить, чтобы ты когда-либо не был, что называется, „в своей тарелке" со смертью и убийством. Благодаря тебе Хилари догонит тебя в кратчайший срок.
— Хилари, — произнес Том, не отводя от меня глаз, — возьми мое ружье и наши куртки и дуй вверх по ручью. Мы идем за тобой. Там наверху есть тропинка, она ведет прямо к дому. Мне нужно выяснить некоторые вопросы с твоей мамой.
— О'кей.
Хил искоса поглядела на меня. Но девочка все еще медлила. Я знала, что она оттягивала время, нуждаясь в моем одобрении и вместе с тем желая быть вдали от меня. Мое сердце перевернулось от жалости и стыда.
— Иди, иди, дорогая, — попросила я. — Все в порядке. Тому нужно объяснить мне кое-что, а мне нужно его выслушать. Ты справилась чудесно. Это был добрый поступок, и я до смерти горда тобой.
Хил с облегчением побежала за ружьем — снова знакомый мне ребенок.
— Ну, — проговорила я устало, — выкладывай, но не задерживайся, пожалуйста, на моих грехах. Пусть это будет быстрым и милосердным.
Том усмехнулся, обнял меня за плечи, и мы направились вслед за Хилари по берегу ручья. Я приспособила свои шаги к его походке, наши плечи компанейски прикасались друг к другу. Мне хотелось положить голову на плечо Тома и просто идти под солнцем, предоставив возможность шуму и мыслям о страдании и крови испариться из моего мозга, как вода.
— Она должна знать о смерти, понимаешь ты это? — уверял Том. — И она узнает, если решит проводить побольше времени здесь, со мной. Жизнь в лесах ходит об руку со смертью, от этого никуда не денешься. Куда важнее, что именно она узнает о смерти. Смерть не добрая и милосердная, но и не жестокая и несправедливая. Она просто есть, и всё. Но хорошая смерть всегда гуманна, быстра и необходима. Мы не можем помешать ей, но мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы она стала таковой. Главным образом она должна быть необходима.
— Тогда как ты можешь заниматься спортивной охотой? — спросила я мрачно. Я так устала от всех этих повторений. Том, наверно, тоже, но я не могла пропустить разговор о смерти без спора. Я уже отчаялась понять идеи Тома об убийстве животных.
— Ты все еще полагаешь, что я охочусь из спортивного интереса?
— А ты считаешь, что охотишься от необходимости?
— Да. Но, возможно, не в современном понимании этого слова. Так, как понимали его древние.
— О Господи, Том, слишком много труда надо приложить, чтобы понять все твои правила, — воскликнула я. — Почему ты не можешь жить по правилам всего остального мира?
— Но я так и делаю. По самым старым и всеобщим правилам мира я и живу. Они никогда не менялись — ведь естественный мир не изменился. А вот люди — да. Мы изменились.
Том помолчал, затем продолжил:
— А ты считаешь, что, научив Хилари сентиментальности и искусственности, ты помогаешь ей стать хорошим человеком? Что же, по-твоему, означает „хорошо", Диана? Я отбираю среди козлят самцов, когда они только родятся. Просто вынужден это делать — в противном случае через три года я буду жить среди одних козлов. Я убираю их быстро — они не успевают сделать даже полный вдох. Это необходимость. Они не страдают. Не понимаю, что хорошего может быть, когда вокруг полно козлов?! Почему это хорошо, если бы мы позволили тому поросенку умереть так, как он мог бы умереть, — мучительной смертью? Порядок и равновесие. Да, равновесие — это все. Думаю, человек был помещен на землю вместе с животными, чтобы контролировать равновесие. Когда мы позволяем ему выйти из нормы… это грех. Да, я думаю именно так.
Я слишком устала, чтобы спорить, и слишком хотела домой, принять ванну и окунуться в подчеркнуто городскую жизнь Пэмбертона. В словах, сказанных Томом, может быть, и была истина, но мне не хотелось думать об этом. Я посмотрела на Хилари, идущую впереди нас по тропинке. Лук свободно висел на ее руке, спина девочки была прямой и стройной, черные волосы сверкали на солнце, она казалась каким-то незнакомым, чужим ребенком. Я устало подумала, что ей наверняка сегодня ночью приснятся кошмары о смерти поросенка. Но удивительно, она спала спокойно. Насколько мне известно, больше никогда в жизни моя дочь не видела ужасных снов.
Картер ждал нашего приезда в коттедже и, растянувшись на диване, смотрел футбол. Он крепко обнял нас и закружил Хилари по комнате, потом без каких бы то ни было замечаний взял и повесил наши камуфляжные куртки. Он не сказал ни слова о грязи на наших мокасинах. Но я видела, что глаза моего друга отметили и лесную одежду, и обувь, и наши спутанные волосы, и розовый румянец, оставленный на наших щеках лесным воздухом. Я подумала, что мы в глазах Картера выглядели как цыгане, вторгшиеся в аккуратный сказочный домик.
Он был одет в красивый кремово-голубой кашемировый свитер, который я раньше не видела. Но Картер выглядел более худым и усталым.
— Господи, как я скучал без вас, — прошептал он, уткнувшись в мои волосы. — Я так скучал! Отныне я никуда не езжу без тебя.
— Мы тоже соскучились, — ответила я в его шею. И в этот момент поняла, что мне действительно недоставало его солидной нормальности, уютного постоянства, абсолютной заботливой безопасности. Я уткнулась в Картера и предоставила теплу его рук растопить во мне холод непривычности, дикости воспоминаний о смерти поросенка. В этом доме я вновь стала Энди Колхаун, а Хилари, прыгающая через холл в ванную комнату, из дикого, безжалостного существа, убивающего из лука, превратилась снова в мою дочь.
— Господи, мне действительно не хватало тебя, — произнесла я.
— Мне очень приятно слышать это. А я даже грешным делом подумал, что ты в лесах забыла обо мне.
В тот же день несколько позже Картер отвез вымытую, одетую в спортивный костюм, без умолку болтающую Хилари к Марджори и оставил ее там на ночь в компании хозяйских детей.
Когда он вернулся, я выходила из душа, довольная, что смыла обжигающей водой Пэмбертона остатки пахнущей мускусом утренней дикости. Картер завернул меня в махровую простыню, и мы занялись любовью. Я закрыла глаза и позволила теплу его тела, как воде, омыть мою кожу. Он был медлителен, деликатен и осторожен. И, хотя в действиях Картера не было настойчивости, которая так испугала меня в прошлый раз, мне казалось, что ему было невероятно приятно. Он заснул рядом со мной во влажной постели, улыбаясь чему-то. Некоторое время спустя заснула и я. Последнее, что я подумала перед тем, как скользнуть в темноту, было: „Как хорошо! Мы вновь вернулись в спокойное русло. Мне не нужно бояться".
