Дженет Таннер - Возвращенный рай
– Нет, Лили, это он должен рассказать сам, когда отдохнет. Это не мой дом – меня все это совершенно не касается.
– Но ты же его жена. Тебе должно быть известно, о чем идет речь.
– Да, мне известно. Но все равно, меня это не касается. Это связано с делами, которые появились задолго ДО моего приезда на Мандрепору и имеют отношение ТОЛЬКО к тебе и к нему.
– Предположим, что он недостаточно восстановит силы пли разум его недостаточно просветлеет ни до завтра, ни до послезавтра? Допустим, что он так и не сможет рассказать мне об этом?
– Если такое случится, я сделаю это вместо него. Но сначала он должен попытаться рассказать это сам. – Ингрид произнесла это решительным тоном, и Лили поняла, что больше приставать бесполезно.
– Ингрид, – обратилась к ней Лили. – Ты не обидишься, если я тоже пойду лягу? Я и сама очень устала. У меня сегодня тоже тяжелый день.
Она не добавила, что ей не хочется засиживаться здесь, вести пустячные разговоры с женой своего отца, что в ее присутствии она чувствует себя неловко и поэтому хотела бы остаться одна.
– Конечно, не обижусь, – ответила Ингрид. – Я привыкаю проводить вечера в одиночестве, что, может быть, и неплохо, если в будущем меня все равно ждет именно такая доля.
Лили ничего не могла придумать, что ответить на это. Она подошла к ней, поцеловала мачеху в щеку с гораздо большей теплотой, чем обычно. Ингрид хотя бы окружила отца уютом и покоем в последние годы его жизни. Лили знала, что уже за это она будет ей вечно признательна.
В ее комнате ничего не изменилось. Лили разделась при лунном свете, который ярким потоком вливался в незакрытые ставнями окна, взобралась на кровать на четырех стойках, поправила сетку от москитов, которая ниспадала с балдахина, образуя внутри божественную прохладу.
Ребенком она любила эту кровать, которая как будто сошла со страниц книги сказок. Для нее кровать представляла собой то заколдованный замок, то таинственный остров, то пиратский бриг. Здесь сосредоточивался весь мир одинокого невинного ребенка, здесь никто не мешал ей мечтать, воображать себя кем-либо, изливать свою душу. Но здесь ей приходилось плакать – по матери, а много лет спустя из-за Джорге, который закрутил ее, а потом обманул; и теперь, когда она была так возбуждена, почему-то наиболее ярко всплывали перед нею именно эти, печальные воспоминания.
Лили подтянула тонкую батистовую простыню до груди, положила поверх нее руки и закрыла глаза. Но сон не шел, как не приходил он каждую ночь с тех пор, как она получила письмо от Джози. А перед глазами опять проносилась сцена, которая разыгралась сегодня на первом этаже, она повторялась снова и снова, словно кинокадры, которые прокручивают много раз подряд.
Зачем Джорге надо было приходить сегодня вечером? – спрашивала она себя. Она разволновалась и разогнала сон окончательно. Почему бы ему не оставить ее в покое? Но такое поведение несвойственно Джорге. Он старался ухватить то, что считал выгодным для себя, ведя свою излюбленную игру – перемежая скотскую жестокость с опьяняющей лестью, пока жертва не превращалась в подобие куклы в руках опытного кукольника. Джорге целиком выкладывался, чтобы получить желаемое… он добивался и ее. Нет… не совсем правильно. Он не хотел ее… он хотел просто попользоваться ею, чтобы ублажить свою похоть и тщеславие, а потом отбросить, когда ему заблагорассудится. Она знала эту его черту, ненавидела его за нее, и все же ее неотразимо влекло к нему так же, как и прежде. Несколько лет назад она знала, что поступает неправильно, но не могла остановиться. Но тогда она была молодая, впечатлительная, романтически настроенная и не знала столько, сколько знает теперь. Она не должна слишком сильно винить себя. Даже теперь, когда Лили стала старше и мудрее, она больше всего боялась, что не сможет сопротивляться и позволит, чтобы все началось сначала. Джорге послала ей сама судьба. В этом она убедила себя, когда ей было шестнадцать лет. И эта мысль звучала музыкой в ее сознании. Она не знала, что происходило раньше и что произойдет потом. А если бы она и знала… было бы это… могло бы это быть иначе? Лили не знала. Она знала только одно, что даже теперь, лежа без сна на своей прежней кровати, она незримо чувствовала присутствие Джорге – порочного, но вместе с тем обладающего мощным животным магнетизмом, – он занимал все ее мысли, превращая опять в такую же игрушку, какой она была для него прежде.
22
Ей было шестнадцать лет, когда все это началось, и она уже проучилась почти восемь лет в школе монастыря Пресвятой Богородицы в Каракасе.
Вначале она бунтовала, тосковала по дому и ненавидела монастырскую школу. Потом постепенно дело наладилось. Она узнала, что монашки готовы почти все простить такой шустрой и умной девочке, как она, а ее едкий смех понравился других школьницам. Лили, которая до этого всегда была одна, нашла в общении удовольствие и даже привязанность.
Подружку звали Розина: серьезная и прилежная девочка, она была противоположностью Лили. В течение двух академических лет они вместе проводили свободное время, гуляли по территории монастырского сада, обняв друг друга за талию, делились секретами. Раз или два они даже поцеловались, гладили друг друга, но страстные прикосновения не приносили удовольствия Лили. Это портило чистоту дружбы, считала она, пробуждая в ней не только чувство вины, но и разочарование – пустые чувства, поскольку она ничего не вкладывала в такие отношения. Она стала избегать Розину, которая, напротив, бегала за Лили как послушная собачонка. На месте Розины появились другие подруги, с которыми можно было похохотать и пуститься на различные проделки. Волновавшие ее прежде какие-то неясные желания у Лили притупились, она снова стала веселой и жизнерадостной девушкой.
Однако хотя ей теперь и нравилась школа, все-таки больше она любила длинные летние каникулы, когда возвращалась домой, в Мандрепору. И то лето, когда ей исполнилось шестнадцать лет, не было исключением. Ее сердце ликовало от предвкушения радости, когда небольшой самолет, посланный за ней отцом, пролетал над синим морем, усыпанным мелкими островками. Как ни странно, Джорге совсем не приходил ей на ум. За последние десять лет она почти не видела его, хотя иногда встречалась на острове с дядей Фернандо, с Фабио, братом Джорге, которые останавливались в пряничном домике и вели дела с ее отцом. Лили как-то спросила отца о такой перемене, что он просто пожал плечами.
– У Джорге дела в других местах. – И если его глаза и потемнели при этих словах, то Лили не заметила этого. Через некоторое время она перестала удивляться, хотя не забывала его совсем.
