Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни
За последнюю неделю, если считать с первого января, каждый день только бесил его больше. Все эти непонятки, начавшиеся с того утра, когда он приехал к своей, якобы заболевшей малышке, и до сегодняшнего утра — уже достали его по самое «не могу».
А Боров же дураком не был, ну или сам предпочитал именно так считать, и мог сложить факты. И эти самые факты упорно утверждали, что между новогодней ночью и совершенно открытой, ничего не таящей от него Бусинкой, охотно тянущейся к Вячеславу, и утром второго числа, когда начался полный бардак — стояло лишь одно событие, расстояние метров в семьдесят-сто (от входных дверей клуба до его кабинета), и один человек. Федот. Который упорно делал вид, что ни фига не понимает претензий и наездов Борова.
Ладно, на это он бы не посмотрел, но и из Бусинки ничего выдавить не получалось!
Малышка в его присутствии вела себя все более странно, спасибо, хоть краснеть по поводу и без перестала. Зато, казалось, периодами впадала в какой-то ступор, не решаясь на него смотреть, даже когда Боров откровенно требовал это сделать. Она практически перестала к нему приближаться по собственной инициативе, о тех поцелуях в щеку и касаниях, которые так откровенно давали ему надежду последние несколько месяцев — не шло и речи.
Однако, странное дело, девчонка совсем не подавала признаков страха или напряженности, если Вячеслав сам подходил к ней. Она не боялась его, как он, было решил грешным делом, задумавшись, не спугнул ли Бусинку своим поцелуем. Более того, если Вячеслав вроде «в шутку» обнимал свою девочку или притягивал к себе — Бусинка охотно поддавалась. Она сама прижималась к нему. Уж дожив до своего возраста, Боров мог отличить, когда девчонка прижимается, а когда старается избежать любого контакта.
Так какого хрена, спрашивается? Что тут происходило? Если она не против его объятий и прикосновений, то почему сама жмется? Ведь Вячеслав ни разу, вроде, не давал ей повода подумать, что он против.
Ладно, в первый день он мог еще списать на ее бормотание про тоску за почившей семьей. Хорошо. Ситуация у девочки непростая, кто поспорит? Но, блин, она уже больше года была сиротой, все-таки, и что ее только теперь припечатало?
Боров не верил.
Он попробовал прощупать почву и выяснить: «не обидел ли ее чем? Не расстроил ли?», что малышка промолчала все два часа во время их последнего ужина в ресторане после ее выступления. Вот просто просидела, уставившись в тарелку, ковырялась вилкой в еде, и ни слова не сказала. Он ей про Щура все разъяснил, пообещал, что тот больше лезть не станет, но и напомнил, чтобы в случае чего, к нему шла, рассказывала. Попытался выяснить, что сама Бусинка думает насчет того, что в будущем делать планирует (и правда, не век же ей за этой ширмой петь, после услышанного спора мысли об этом то и дело лезли ему в голову) — и не получил в ответ ни слова. Только невнятный кивок и растерянный взгляд, будто она совсем о другом думала и ничего из его речи не слышала.
Так вот, в ответ на его вопрос об обиде и причине такой отстраненности в последнее время, Агния вообще глянула на него чуть ли не с отчаянием в своих глазищах и нервно, запинаясь и закусывая губы, принялась убеждать Боруцкого, что все просто замечательно.
Если это «замечательно», то как она себе тогда представляет «в конец хреново», хотелось уточнить Борову? Вместо этого он хрустнул пальцами и пошел курить, потому что нервы не выдерживали всех этих «качелей». А когда вернулся, девчонка сидела за столом, уперев локти в скатерть, чего никогда себе не позволяла, и закрыв лицо ладонями. И опять глаза прятала. Нет, не ревела, сдержалась, но он-то уже умел видеть, когда она еле сдерживалась, чтоб не разреветься.
А на фоне этого напряжения, непонимания и сожалений, что все уже было совсем неплохо неделю назад, еще и разговор, который он в консерватории услышал.
«С благодарностью и уважением», это явно не те чувства, которые он хотел бы получить от своей девочки сейчас. И понимал умом, что она вряд ли преподше своей будет, как на духу рассказывать, как на самом деле к нему относится. Да еще и при Щуре. И все-таки, еще семь дней назад он бы поклялся, что дело вовсе не уважение и благодарности за то, что Боров ей место в ресторане дал. И целует она его в щеку не по этой причине. И тянется, и обнимает…
Да и сейчас, несмотря на все странности поведения малышки, он в это не верил.
Скорее готов был окончательно убедиться, что когда Бусинка пришла к нему с подарком — Федот что-то ей сказал. Или, того хуже… Потому как слишком много иначе было совпадений, а такой вариант — виделся самым вероятным и много объясняющим.
Но перед тем как что-то спрашивать у своей малышки, чтобы тупо не погореть и не лохануться, он решил наконец-то добиться вразумительного ответа от Федота.
Потому и сидел сейчас в своем кабинете в клубе, вертя в руках зажигалку, подаренную Бусинкой, и ожидая друга.
Боров требовал, чтоб Федот приехал еще вчера, но тот, задним местом, видно, чуя, что попал, почему-то настоял именно на встрече сегодня днем. А Боров решил дать шанс другу все объяснить, перед тем, как просто удавит, если его подозрения все же правильные.
Только вот этот умник, вместо того, чтоб приехать, позвонил за двадцать минут до времени, которое они оговорили:
— Слышь, Боров, ты где?
— Это ты, типа шутишь? Или под дурака косишь? — он даже голос не повышал. В Борове сейчас накопилось столько бешенства, пусть и пока не буйного, контролируемого, что Федот и по телефону не мог этого не слышать.
— Ну, мало ли, еще не два, ты мог и отъехать куда-то, по «государственным делам»…
— Федот, я тебя сейчас найду и в землю закопаю…
— Ты знаешь, где церковь? Ну, та, что Бусина твоя ходит? — прервал его друг, видно поверив в серьезность угрозы.
— А тебе какой хрен, в святой земле тебя похоронят или нет, ты ж некрещенный, Федот. Или о смысле жизни задумался под конец? — прорычал Боров уже теряя всякое терпение.
— А ты — крещенный? — вместо внятного ответа, поинтересовался Федот.
— Андрюха, — не выдержал Вячеслав, переходя уже на имя, чтоб друг знал, как довел его. — Во-первых, я тебя таки прибью, уже только за этот бред. Во-вторых — я просто этого не знаю…
— Вот и она не знает, — задумчиво протянул Федот, — а священнику врет, что крещенный. Как думаешь, это большой грех для нее? Сравним с мокрухой? Или все же попроще?
— Ты о чем, вообще? — Боров даже как-то раздражение и злость на задний план отодвинул, как и все свои подозрения насчет друга. — Ты о чем базаришь, Федот, и при чем тут Бусинка?
— Что, Лысый так ничего и не нарыл, да? — Федот хмыкнул, — Семен зарплату вчера выдал в ресторане?
