Чужой. Сердитый. Горячий (СИ) - Тиган Линетт

Я поверила Андрею, думала, что он желает мне только лучшего и поможет мне во всем, о чём я попрошу… А обернулось это настоящей катастрофой. Катастрофой в моей душе, в которой наступила сплошная разруха после болезненного предательства брата. Как можно верить во что-либо, когда предают самые близкие люди, в которых разочарование настолько сильное, что отнимает силы и надежду?

И последнее, что я понимаю перед тем, как брат довольно грубо запихнул меня в машину, блокируя дверь, так это то, что мы вовсе не в московском аэропорту, а в питерском.

Мне не хочется верить в то, что происходит вокруг. Ведь, поверив в эту реальность можно опустить руки и потерять силы для борьбы уже навсегда.

***

Крошки-еноты, возобновляю работу над романом!

Спасибо всем, кто ждал и продолжает читать:*

Откликнитесь, кто ещё со мной:D

Часть 15.3

Как только я встретилась лицом к лицу с взволнованными и счастливыми родителями, я на несколько минут приструнила свою истерику, но слезы продолжали тихо литься по щекам. Меня трясло от несправедливости, от сожаления, а совесть и вовсе выгрызала огромную дыру в груди.

Мама меня утешала в своих теплых объятиях, подбирая самые ласковые и нежные слова. Отец молча наблюдал за мной и Андреем, анализируя ситуацию, которую брат рассказал совсем не так, как было на самом деле. Он очередной раз выставил Вадима мошенником и моим похитителем, который требовал за меня деньги. Ложь!

Я не поверила ни одному плохому слову о Вадиме, а родители остались в замешательстве.

— Ты предал меня! — завыла я, когда уже не стало сил выслушивать нелестные ругательства в сторону Вадима. — Его избили на моих глазах! Как ты можешь говорить, что он это заслужил?! Он спас мне жизнь!

— Прекрати нести эту чушь! Он забудет о тебе, как только окажется в Москве. Это же следует сделать тебе — забыть о нем. И как можно скорее! — огрызнулся брат.

Когда я вырвалась из маминых объятий, которая отшатнулась к стене, испугавшись, меня остановил отец от потасовки с братом.

Я не смогла пойти против отца, а даже если бы и желала — сил не хватило. Но как же чесались мои руки снова пройтись по физиономии брата, решившего, что ему всё дозволено!

— Отправляйся в свою комнату и успокойся, — его голос мягкий, но приказ неоспоримый. Сторогий взгляд отца буквально меня встряхнул, поставив на место, заставив опустить глаза в пол и вспомнить, где я нахожусь. — А с тобой мы поговорим сейчас, — отец указывает брату на гостиную комнату, и я с удовольствием замечаю, как Андрей напряженно поджал губы.

Отец точно не простит ему ни одну мою слезинку!

Я иду в свою комнату, со всех сил стараясь взять себя в руки и найти внутреннее равновесие. Мне нужна холодная голова для дальнейших действий… К огромному недовольству своего брата — я никогда не забуду Вадима.

Мама заходит несколько часами позже, напоив меня успокоительным, за чем пристально наблюдает отец своим нечитаемым взглядом.

— Андрей уже уехал, приедет навестить тебя через неделю, — говорит отец, словно этот факт должен меня обрадовать. — Если тебе что-нибудь нужно — обращайся, — у него ровно столько эмоций, как у каменной глыбы.

Перекидываясь с ним взглядом, и обнаруживаю, что в отличии от него, я — открытая книга. Он понимает, что как только мне выпадет возможность, я вырвусь в Москву. Наши взгляды встречаются в немой борьбе, и к сожалению, я заведомо проигрываю. Родители оставляют меня одну, советуя отдохнуть и ничего не бояться.

Я же Ярослава Соколовская, а значит мне жизненно необходимо продолжать бороться.

Поднимаюсь с кровати после полуночи, как только действие успокоительного и мягкого снотворного проходит, выдергивая меня из сна. В квартире сплошная тишина и мрак, в котором я собираю дорожную сумку. Я никогда себя не прощу, если оставлю Вадима в лапах своего брата. Пришло время мне бороться за нас и отстаивать свой выбор.

Быстро переодеваюсь в удобную спортивную одежду, обуваясь тоже в комнате, на ходу надеваю пуховик. Я закидываю на плечо дорожную сумку с вещами и на цыпочках подкрадываюсь к своей двери.

Своих личных денег у меня всего несколько купюр. Я реалистка, и отлично понимаю, что за семьсот рублей я далеко не уеду.

Я крадусь на носочках, стараясь не шелестеть курточкой, крепко прижимая к груди сумку. Выхожу в коридор, направившись в гостиную комнату. Сердце так и норовит выпрыгнуть из груди, когда я смотрю на едва приоткрытую дверь спальни родителей, сглатывая свой собственный леденящий страх. Если отец узнает… Нужно поторопиться!

Я ставлю сумку у двери, подкрадываюсь к серванту, ориентируясь во тьме на знание комнаты из детства и едва уловимое освящение с улицы. Открываю стеклянные дверцы серванта, ощупывая белоснежный рижский фарфор маминого сервиза, который она всегда оберегала с особой щепетильностью. Будто я не знаю, почему.

Подхватываю маленький чайничек, тихонечко его осматривая внутри, засовывая туда пальцы. Увы, мимо…. Исследую другие сосуды — сахарницу и перечницу, но там тоже ничего не нахожу. А вот в самом дальнем кофейнике я нащупываю купюры, причем довольно хорошую пачку. Есть!

Я всё верну — обещаю самой себе. Это только на время.

Ликую, доставая наличные деньги из кофейника… А в следующий момент все начинает рушится, как карточный домик, когда в комнате включается торшер. От неожиданности я вздрагиваю и закрываю рот рукой, сдержив писк. Кофейник падает к моим ногам, звучно разбиваясь об пол.

Поворачиваюсь не спеша, догадываясь, кто может меня поджидать столь поздней ночью, уверенный в том, что я точно приду.

Отец сидит в широком кресле с закинутой ногой на колено, изучающе разглядывая меня с завидным спокойствием. В одной из рук он держит сигарету, и на какое-то мгновение я понимаю, что под адреналином, который частично помутнел мой рассудок, я даже не заметила запаха.

Побег был обречен на провал ещё с самого начала, и я это видела по самодовольному взгляду отца. Он знал. Знал всё, о чем я думала и что задумала… Да у меня что, на лице все красной строкой написано?!

— Когда тебе было пятнадцать, ты хотела сбежать в Москву вопреки моему запрету. Ты действовала точно так же, как и сейчас, — напоминает отец, а я смотрю на свою сумку у порога гостиной, измеряя расстояние. Ну не побежит же он за мной, в самом деле! — Я позволил тебе это сделать только потому что Андрей убедил меня в своей ответственности. Он не справился, как видишь. Я сожалению, что ты оказалась в такой ситуации…

Отец заставляет посмотреть на него и почувствовать себя загнанным в угол зайцем.

— Но я не разрешаю тебе возвращаться в Москву. Моё решение не изменится, — говорит он, немного опуская подбородок, из-за чего его взгляд стал суровым, а играющая тень от торшера добавила его лицу особой опасности. Отец струсил пепел сигареты в пепельницу, которая аккуратно стоит на деревянном быльце кресла, и снова перевел на меня свой тяжелый взгляд. — Будь хорошей девочкой, Ярослава, и перестань делать глупости. Я хочу тебе помочь, а не навредить.

Я его не слушаю, вместо этого прытко подбираю деньги с пола и бегу прочь, захватывая на ходу дорожную сумку. Сердце колотится в груди, и я будто вовсе не дышу, когда добегаю до дверей в прихожей, наскоро открывая замок.

Толкаю плечом дверь и… И толкаю ещё раз. Трясу ручку, проворачивая все замки и не понимаю, почему дверь закрыта. Только присмотревшись в полутьме, я вижу новую замочную скважину, которой раньше никогда не было. Дверь заперта изнутри на ключ.

И только теперь я понимаю собственный провал в полной мере, озлобленно ударив дверь кулаком несколько раз подряд, так и не выбравшись из квартиры. Я чувствую жгучее бешенство и неконтролируемую агрессию.

Сколько можно за меня решать? Сколько можно меня контролировать? Сколько ещё окружающие будут думать, что могут так поступать со мной?!

Возвращаясь в гостиную комнату, чувствую себя обманутой. Отец с безразличием продолжает дымить сигарету. Я встала прямо перед ним, всем своим вызывающим видом демонстрируя, что я готова к очередному спору.