Мария Шенбрунн-Амор - Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад
Архиепископ давно недоумевал, как это дальновидный и прозорливый Раймунд Сен-Жиль умудрился совершить непоправимую ошибку, рассорившись с Жераром де Ридфором? Прибыв в Утремер, шевалье де Ридфор нанялся на службу к Триполи, и тот обещал новому вассалу руку первой же наследницы фьефа в своих владениях. Но когда прекрасная Люсия унаследовала прибрежный фьеф Ботрун, рачительный Сен-Жиль предпочел отдать девицу пизанскому купцу, отвалившему сюзерену невесты ее вес в золоте. Граф заимел десять тысяч безантов и заклятого врага. Де Ридфор тут же перебрался на службу в Иерусалим. Этот новичок далеко пойдет и на каждом шагу, при каждой возможности не преминет совать палки в колеса Сен-Жилю.
Граф Триполийский побледнел от ярости. Ох уж эти пришельцы из Европы! Ничего не смыслят в местной ситуации, презирают сложившиеся тут обычаи, завидуют здешней знати, считают, что пулены вероломны, склонны к вранью и коварству, сами же не умеют и не желают находить общий язык с мусульманами, не отличают бедуинов от тюрков, не ведают о разнице между суннитами и шиитами, путают армянина с сирийцем, не берегут достигнутое своими предшественниками и оттирают от власти тех, кто уже четыре поколения защищает эту страну собственной кровью.
Но и Джон, сеньор Арзуфа, один из самых доверенных соратников Амальрика, тоже поднял седую голову, прокряхтел:
– Покойный король, упокой Господь его душу, был вдумчив и осторожен. И вы тоже, граф Триполийский, дай вам Бог долгих лет, вдумчивы и осторожны. А положение наше все безнадежнее, и если мы продолжим действовать тем же вдумчивым и осторожным манером, мы обнаружим себя в море. Шатильон, может, полон недостатков, но он – другой, и нам пора начать действовать иначе. Рейнальд был не самым покладистым человеком и не самым дальнозорким. Но в нем были те же страсть, бешеная неудержимость, самозабвенная горячность и пылкая вера в себя, которые позволили славным паладинам завоевать эту страну и которые ныне полностью выветрились из их потомков – остывших очагов.
Сен-Жиль сразу понял, в кого бросил камешек выживший из ума старикан. Раздраженно пояснил:
– Мы сильны не только хваленым рыцарским духом и безрассудной решительностью. Несравненно важнее то, что у нас, в отличие от всех этих султанатов и эмиратов, царствует право, а не сила. У нас есть Высшая Курия, чьи постановления обязательны для всех, у нас велика власть Церкви, в Утремере каждому известны его права и обязанности, и среди нас не царит произвол.
Его величество, однако, не спешил соглашаться со всесильным бальи. Гильом давно замечал, что хоть граф Триполийский и вел себя с монархом почтительно и должность хранителя королевства исполнял добросовестно, он не сумел или не захотел проявить по отношению к тяжко больному мальчику родственную привязанность, в которой тот так нуждался. Неудивительно, что юный венценосец слепо шел на зов горячей крови к этим никчемным Куртене. Триполи, скупой не только на деньги, но и на душевное тепло, был уверен, что людям все можно объяснить и убедить их доводами разума, а это не так. Люди не хотят справедливости, люди алчут участия и любви.
Бодуэн поправил досаждавшие бинты на лице, обвел саднящими глазами спорящих. Что за человек был этот Шатильон, от которого некоторые ждали беды, некоторые – выручки, но никто не сомневался, что его освобождение принесет с собой огромные перемены?
Сен-Жиль махнул рукой, опустился в кресло, презрительно заметил:
– Похоже, взращенные на героических деяниях предков вояки всегда предпочтут опасного безумца человеку осторожному и разумному! Хотите платить гору золота за призрак – ваше дело.
Вальтер III де Бризебарр, лорд Бланшгарда, пограничной с Египтом крепости, заметил:
– Наша главная беда – не нехватка денег. Как можно защищать рубежи, когда храмовники действуют исключительно по собственному усмотрению? Нам позарез нужна их поддержка, а Рейнальд проделал вместе с ними множество кампаний и всегда умел ладить с орденом. Похоже, что Шатильон – единственный, кто может добиться содействия тамплиеров.
Агнес торжествующе вздернула острый подбородок. О Триполи, тебе еще придется считаться с Куртене!
Онфруа мрачно предупредил:
– Попомните мое слово: Шатильон стакнется с ними, и они станут еще непокорнее.
Магистр тамплиеров в ответ только плечами пожал. Король слушал терпеливо и внимательно, только то и дело промокал глазницы влажной тряпицей. Его величество почти утерял возможность моргать, и оттого ему сильно досаждала сухость в глазах, но Гильом Тирский взрастил юношу на примерах короля Артура, Шарлеманя и Готфрида Бульонского и был уверен, что даже полуслепыми очами монарх прекрасно разберет, в чем состоит его долг помазанника, суверена и христианина.
Граф Триполийский потерянно оглядел баронов, воскликнул в отчаянии:
– Вы ждете свежего ветра, но дайте волю этому урагану – и он сметет нас!
Агнес вцепилась коготками в ручки кресла, вытянула тощую шею, прошипела:
– Как же вы боитесь его, если берете на себя право не давать ему этой воли!
Сен-Жиль только зубами скрипнул. Он пытался охранить Утремер от напасти, которую эти недалекие люди собирались выпустить на свободу, а они опасались его, регента, не перестававшего днем и ночью изыскивать способы защиты королевства!
Гильом засунул руки поглубже в рукава, мартовский день был прохладен, и прелат зябнул. Сен-Жиль был правильным человеком на правильном месте, он способствовал избранию его, архидиакона Гильома, на престол архиепископа Тира, но графу никогда не удастся увлечь за собой людей, которых он неприкрыто презирает. И конечно опасения графа Триполийского напрасны: на что мог сгодиться давно одряхлевший физически и сломленный душевно человек, отсидевший треть своего века в подземелье? Его освобождение – вопрос цены милосердия, не государственной безопасности.
Прокаженный венценосец стиснул левую покорную руку в кулак. Силы духа Бодуэну IV было не занимать, но что в том толку, если его не слушалось тело! Он тоже, как Шатильон, находился в заключении и потому сострадал узнику. Король принял решение. С трудом, глухим голосом, но с необычной для столь юного правителя уверенностью, молвил:
– Мессиры, никто не знает, окажется ли Рейнальд де Шатильон благом или проклятием. Может, он и впрямь давно сломленный и выживший из ума старик. Но у нас нет выбора. Наш рыцарь и вассал томится в заточении дольше, чем я живу на этом свете. Это значит, что все эти годы вместе с ним томится наша честь. – Помазанник с трудом сглотнул, глянул на мать, Агнес ласково улыбнулась сыну. Юноша перевел дыхание и продолжил: – Если наконец-то нам предоставилась возможность освободить страдальца, мы это сделаем любой ценой, иначе нашему королевству не снискать милости Господа. Нам требуется чудо, а мы не будем достойны спасения, если покинем мученика.
