Анна Берсенева - Красавица некстати
– Почему?
– В ней нет смысла.
– В вашей жизни нет смысла? – уточнил Павел.
– В любой. И в моей тоже. Я не понимаю, зачем пришла на этот свет. А вы разве понимаете?
– Я об этом не думаю.
– Вы волевой человек. А у меня вот не получается об этом не думать.
– Зачем вы приходите в гости к людям, которые спьяну собираются вас убить? – поморщился Павел.
Он не любил возвышенных разговоров. По его мнению, были темы, обсуждать которые имели право только люди, могущие перевести эти обсуждения во что-то действительно значимое. В стихи про залог бессмертья. В музыку, похожую на лунный свет, после которой снятся необыкновенные сны. В картины, на которых изображено что-нибудь совсем простое, вроде охотников на снегу, но в этой простоте отражается вся жизнь, как она есть. Себя он к таким людям не относил. И возвышенных тем старался в своих разговорах избегать.
– Я не пришла к ним в гости, – сказала Карина. – Они подобрали меня на улице.
– Что значит подобрали? – не понял Павел. Она не была похожа на бомжиху. – Вы были больны?
– В каком-то смысле. У меня сместилось сознание. И со мной можно было делать все, что угодно. Они отвели меня к себе.
– Надолго?
Павел судорожно сглотнул. Нетрудно было догадаться, что происходило с ней в квартире этажом выше.
– Я не помню. Да, наверное, надолго. Потом я им надоела, и они сказали, что меня нужно убить. Я сейчас уйду, – сказала она. – Просто когда я попала в вашу квартиру, мне стало как-то спокойно, поэтому я не ушла сразу. Да и дверь открыть не смогла. А спускаться дальше по балконам у меня просто не было сил. Извините, я съела то, что было у вас в холодильнике.
Павел не помнил, что там было. Карина пошла к двери.
– Куда вы?
Он догнал ее, положил руку ей на плечо. Она обернулась. От нее явственно исходило что-то нездешнее, в самом деле как от влетевшей в квартиру шаровой молнии.
Павел никогда в жизни не испытывал искусственной потребности в том, что другие называли адреналином. Но сейчас он не узнавал себя. Да эта женщина и не была каким-то там адреналином. К ней не подходило ни одно из известных ему определений. Он готов был броситься в нее, как в омут.
– Ухожу, – сказала она.
– Куда? – повторил Павел. – К очередным любителям пьяных загулов?
– А вы не любитель? – усмехнулась она.
– Я не пью, – сердито сказал он. – Я…
Объяснять, что он такое, Павел не стал. Он казался себе пресным, как овсяная каша. Впрочем, он с изумлением понимал, что таким ему кажется не он нынешний, а тот человек, которым он был в прошлом. В очень далеком прошлом, в том, которое было до Карины…
– Я поняла, что такое вы, – помолчав, сказала она. – Я у вас останусь.
Она сказала это так, словно позволила остаться ему. Да так оно вообще-то и было. Павел не мог представить, как жил бы дальше, если бы она ему этого не позволила.
Ничего он до сих пор не знал о том, что глупо и убого называлось сексом! Это с Аленой у него был секс, с другими безликими, одинаковыми женщинами, которых он выбирал для незамысловатого удовлетворения своих незамысловатых же потребностей. То, что этой ночью происходило у него с Кариной, называлось… Никак это не называлось! Ураган, тайфун, селевой поток – все одновременно.
Она легла с ним в постель так же просто, как сказала, что спустилась к нему в квартиру на связанных простынях. Ничто не казалось ей в этом мире невозможным. А ему… Когда Карина обвивала, оплетала его ногами, руками, когда ее волосы опутывали его, как змеи, когда, наклоняясь над ним сверху, она медленно целовала его всего, от губ до кончиков пальцев на ногах, – он знал, что ничего больше ему в этом мире не нужно.
И все эти сумасшедшие, с ума сводящие ласки Карина не прекращала всю ночь – она была в них так же неутомима, как свободна.
– Ты случайно не из гарема? – в очередной раз переведя дыхание, спросил Павел.
Рассвет уже вставал за окном, вызывая у него растерянность: что это за солнце, зачем оно? Пусть бы ночь длилась бесконечно!
– Нет, – ничуть не удивившись его вопросу, ответила Карина. – Я жила в Молдавии, в селе.
«Ничего себе способности у молдавских крестьянок!» – подумал Павел.
А вслух спросил:
– Я тебя не обидел? Торопился…
Ему в самом деле было неловко от собственной поспешности. Как только Карина сказала, что останется у него, он унес ее в кровать, как волк добычу, и не отпускал от себя всю ночь.
– Чем обидел? – не поняла она. – Ты совсем новый мужчина, таких у меня еще не было. Я хотела попробовать тебя всего.
Кровь залила его изнутри от ее слов, жарко и сильно. Он вспомнил неутомимость ее губ, их сладкое бесстыдство… Она в самом деле пробовала его, все его тело.
– Ну и как? – хрипло выговорил он. – Понравилось?
Он никогда не разговаривал с женщинами вот так, грубо и прямо. Но ведь у него никогда и не было таких женщин.
– Да, – кивнула она. – Я не уйду от тебя сегодня.
– Что значит сегодня? – насторожился он. – А потом?
– А потом уйду, конечно. Когда ты мне надоешь, – без тени смущения сказала Карина. – Но, я думаю, это будет не сразу. Ты очень хорош. Особенно руки. – Она взяла его руку и положила себе на живот. – Пальцы у тебя тонкие, длинные, а руки при этом тяжелые, очень мужские. Ты и сам не замечаешь, как сладко они ласкают.
– Давай еще, если сладко… – Он не произнес это, а почти простонал. – Только и ты меня ласкай… Всего.
Назавтра Павел впервые в жизни опоздал на работу. А когда все-таки приехал туда, то весь день проходил в сомнамбулическом состоянии. Все решили, что это произошло с ним от смены часовых поясов, но он-то знал, что пояса здесь ни при чем. Дело было только в Карине – весь день он думал, застанет ли ее дома, и весь день боялся, что не застанет.
Она оставалась у него месяц. Весь этот месяц, каждый день из тридцати, прошел в любовной горячке, напоминавшей безумие. То есть, собственно, и бывшей безумием – ничего подобного Павел прежде не знал. Он с трудом и недоумением представлял свою прежнюю жизнь, пресную, обычную. Карина расцветила и зажгла ее так, что ни одна минута не повторяла теперь другую.
Хорошо, что как раз подошло время отпуска, иначе Павла просто уволили бы с работы: он почти не выходил из дому, а когда все-таки выходил, только за едой, ему казалось, что он не на улице Стромынке, а на Марсе.
В кратких промежутках, когда к нему возвращалась способность мыслить сколько-нибудь связно, он пытался расспросить Карину, кто она и чем занимается. Впрочем, вскоре он понял тщету подобных попыток. Карина не то чтобы скрывала от него что-то – просто она была никто и не занималась ничем, как сразу же ему и сообщила.
– Я родилась в Молдавии, – сидя с ногами на кровати и глядя, как медленно, вслед за восходящей луной, вливается в окно серебряный свет, рассказывала она. – Кстати, у тебя не было молдавских предков? Киор – молдавская фамилия.
