Сюзан Саллиз - Дочери Луны
– Все хорошо. Не вспоминай об этом, любимая.
Все хорошо.
Уткнувшись ему в шею, она проговорила:
– Дело не в этом. Извини меня, Питер. Извини. Если бы я могла сделать что-нибудь, чтобы стало лучше…
– Просто поправляйся, вот и все.
Миранда знала, что ее эмоциональная неустойчивость связывала ему руки, и ей хотелось дать ему свободу. Внезапно она проговорила:
– Питер, мы оба пойдем купаться. Прямо сейчас. Пойдем плавать вместе с детьми. Вместе.
Он посмотрел на нее с сомнением.
– У тебя хватит сил?
– Теперь я уже почти все делаю сама. Разумеется, сил у меня хватит.
Она села и принялась закалывать шпильками волосы.
– Ты же знаешь, Мэг купается каждый день. Обычно перед завтраком.
– Да. Но Эгейское море гораздо теплее, чем Атлантический океан! К тому же Мэг сильна, как лошадь.
Алекс прошлепал босыми ногами по пляжу, на каждой реснице висели капельки воды.
– Вы оба решили искупаться? Здорово! Отлично! Вспомнив что-то слышанное в детстве, он закричал:
– Головастик и Акула!
Миранда бегом устремилась к отмели и бросилась в первую же волну. Так никто не узнает, что соленые капли, появившиеся на лице, были неожиданными слезами.
Мэг на самом деле была счастливой. С самого первого дня пребывания на Артемии сложился определенный распорядок жизни, и он вполне устраивал ее. Если бы никакого распорядка не было вовсе, она могла бы проводить все дни в праздности и чувствовать себя замечательно, однако установившийся распорядок давал ощущение цели существования, стремление к ней и исполнения задуманного.
В июле стало так жарко, что любую работу к полудню приходилось прекращать. Они с Эми отказались от утренних купаний, посвятив эти два драгоценных часа работе в своих садах. Спиро Таксос расчистил землю от корней в старом огороде Евы Ковак, и бобы, посаженные Мэг, уже обвили своими стеблями деревья, и она собрала первые стручки. Зимние овощи также неплохо подросли, но в любом случае их урожай придется собирать уже Эми. Мэг знала, что к тому времени, когда они вызреют, ей придется уехать отсюда, и хотя она говорила, что вернется с ребенком сразу же, как только сможет, у нее самой не было в этом твердой уверенности.
После работы в саду оставшуюся часть утра она проводила за рисованием. Ее книга, достаточно простая, во многом зависела от очарования бледноватых акварелей, которые Мэг предпочитала другим краскам, а вилла, с царящей в ее атмосфере аурой двадцатых годов двадцатого столетия, казалось, побуждала Мэг рисовать рисунки, изобилующие мелкими деталями, ставшие такими немодными в настоящее время. У героев книги отсутствовали четкие контуры, не было застывших и примитивных фигур. Главная героиня – дочь Луны, Нокомис, – кочуя с одной страницы на другую, увлекала следом за собой облака звездной пыли. Позади каждой звезды виднелся лунный луч, то озорной и непослушный, то печальный; на каждого из них стоило посмотреть и узнать. Возможно, увлечение Эми округлыми формами в последние дни было чистым совпадением. Она настаивала, что композиция из огромных каменных футбольных мячей, которую она начала возводить в своем английском саду, символизировала плодородие и служила жертвой для богини Артемиды.
– Другими словами, – подтрунивала над ней Мэг, – все эти округлые формы – это луны.
– Вовсе нет. Я сотворила их по форме твоего живота, когда месяц назад во время наших купаний ты выходила из моря. Тогда я впервые заметила твою беременность. Мне понравилась округлость твоего живота.
Мэг посмотрела на пожилую женщину с притворной суровостью.
– Подобное заявление, мисс Смизерс, сойдет вам с рук в 1976 году. Однако мир был бы шокирован, услышь он нечто подобное в двадцатых годах.
Эми самодовольно улыбнулась.
Поздний ленч они неизменно проводили в бухте Барана, где, пережидая дневную жару, купались и немного спали. Именно там, понемногу рассказывая о страничках своих жизней, они находили много общего между собой.
– Мне казалось, что я всегда ревную к Еве.
– Но ты же сказала, что вы стали подругами.
– Ева всегда была моей подругой. Она всех любила. Очевидно… потому что я знала, что люблю ее… я позволила ей любить меня.
Мэг подумала о Питере, о том, как она, очевидно, позволила ему любить себя. Она ничего не сказала. Эми села и слегка потерла свои корявые ноги.
– Некоторым людям очень трудно принять дружбу. Они чувствуют, что ничего не могут дать взамен – свою дружбу они не берут в расчет, считая ее лишенной всякой ценности.
Мэг кивнула:
– Мне кажется мы… те люди… не знают собственной цены. У них нет должной самооценки, уважения к себе.
– Вот именно. Я думала, что Андроулис держит меня при себе, потому что я заботилась и ухаживала за ним на яхте лучше любого стюарда-мужчины. Однако дело было вовсе не в этом. – Эми рассмеялась одним из своих смешков, напоминавших хриплый лай. – Чертов мужик любил меня! Он любил нас обеих. Еву и меня. И когда я признала это, тогда я смогла полюбить Еву.
Мэг кивнула. Она полностью поняла все, что хотела сказать Эми. Она начала сбивчиво рассказывать Эми о Миранде. И о Питере. Затем некоторое время спустя Эми спросила:
– И с тех пор, как появился этот ребенок, ты освободилась от странной связи, существовавшей между тобой и сестрой?
– Мне кажется, да.
– И именно поэтому ты такая счастливая?
– Не знаю. Все в целом… этот отдых… так необычно. Мне кажется, что это именно то, что я искала всю свою жизнь. Но когда я вернусь… не станет ли все это казаться мне сном?
– Нет. Потому что я здесь. Удерживаю эту крепость для тебя. Я прожила свою жизнь так, как мечтала прожить, поэтому точно так же можешь и ты.
– Возможно. Во всяком случае, я напишу свою книгу. И оставлю Питера и Миранду. Я посадила свой сад.
Эми добавила:
– И завела нового друга.
С теплотой в голосе Мэг воскликнула:
– Да! И это, пожалуй, самое важное!
В тот вечер они отправились встречать паром и позаимствовали ослов миссис Таксос, чтобы доставить на них заказанные припасы. Мэг была охвачена идеей новой книги, и между остановками, во время которых она любовалась захватывающими дух окружающими пейзажами и понукала ослов, обсуждала ее с Эми.
– Для этого мне придется нарисовать каждую из скульптур в твоем саду, – сказала Мэг, задыхаясь не столько от возбуждения, которое сулила предстоящая работа, сколько от того, что размеры ее увеличились вдвое по сравнению с тем, какой она приехала на остров, а подъем теперь казался в два раза круче прежнего.
– Я назову эту книгу «Каменный сад», и все каменные фигуры будут иметь свои имена… Не кажется ли тебе, что попытка выразить все это словами может оказаться приторно-слащавой?
