Барбара Брэдфорд - Удержать мечту. Книга 2
– Ты не представляешь, какой дурак этот похоронных дел мастер, – сердито подхватила Эмили. – Вот бюрократ! Он даже пытался спорить с нами, когда мы настаивали на том, чтобы сопровождать бабушку в… ну, к нему.
– Знаю, знаю, дорогая, – сочувственно отозвался Уинстон. – В таких делах всегда полно глупой волокиты и идиотских правил. Но главное – вы все-таки добились своего.
– Ну, еще бы, – подтвердила Пола. – Кстати, Эмили поймала Мерри, когда та уже выходила из конторы, направляясь сюда на обед, и она поехала сообщить дяде Брайану об Эмме. Судя по всему, он так огорчился, что ей пришлось отвезти его к нему домой в Уэзерби.
– Не сомневаюсь в глубине его скорби, – ответил Уинстон. – В детстве тетя Эмма заменила ему мать.
– Мерри потом перезвонила нам в контору, – сказала Эмили. – О'Нилы выезжают сюда около девяти часов.
– Кстати, я пытался связаться с Шейном. Он сегодня должен вернуться из Испании. – Уинстон пристально посмотрел на Полу. – Но когда я позвонил в его лондонский офис без четверти семь, никто не снял трубку. Наверное, я его не застал…
– А я застала, – перебила его Пола. – В шесть. Он как раз приехал из аэропорта. Сейчас он едет на машине в Йоркшир. Он прибудет прямо сюда около одиннадцати.
Раздался стук в дверь, и в гостиную вошла Хильда.
– Простите, мисс Пола, но я уже приготовила на сегодняшний вечер обычные холодные закуски, как всегда, по пятницам. Ну, еще пока вы мне не позвонили… – Экономка запнулась и прикрыла рот рукой. Затем она восстановила дыхание и срывающимся голосом закончила: —…и не сказали о смерти миссис Харт. – Она беспомощно уставилась на Полу, не в силах вымолвить больше ни слова.
– Прости, Хильда, но мне не хочется есть. – Пола взглянула на Эмили с Уинстоном. – А вы? – Оба отрицательно покачали головами. – Пожалуй, сегодня мы обойдемся без обеда. Но все равно спасибо, Хильда.
– О, я все прекрасно понимаю, мисс Пола. – Хильда обвела всех грустным взглядом. – Честно говоря, кусок в горло не лезет, – прошептала она и удалилась.
– Наша Хильда, как всегда, сама искренность, – заметил Уинстон. Он встал, подошел к буфету и налил себе еще порцию виски с содовой. Затем резко обернулся, поглядел сначала на жену, затем на Полу и задумчиво протянул: – Мои слова могут показаться странными, даже противоестественными, но теперь, после смерти тети Эммы, я ощущаю ее присутствие даже острее, чем раньше. И только потому, что я сейчас нахожусь здесь, в ее любимой комнате. Она… ну, она просто рядом со мной.
Эмили усердно закивала головой:
– В твоих словах нет ничего противоестественного. Только сегодня вечером, по пути сюда, мы с Полой говорили о том же.
Некоторое время Пола молча сидела в задумчивости, затем тихо произнесла:
– Мы все чувствуем ее присутствие потому, что она действительно с нами, Уинстон. Она здесь – всюду. И внутри нас тоже Она вылепила нас и дала нам столько своего, что все мы полны ею. – Милая и теплая улыбка вдруг озарила ее усталое лицо. – До конца наших дней бабушка останется с каждым из нас. Поэтому в каком-то смысле она никогда не умрет окончательно. Благодаря нам Эмма Харт останется жить вечно.
Похороны Эммы Харт, в соответствии с ее последней волей, состоялись в Рипонском соборе. Они начались в час дня в первый вторник после ее смерти.
На похоронах присутствовали все члены ее семьи, друзья, коллеги, сотрудники и большая часть жителей деревни Пеннистоун-ройял, где она провела более тридцати лет своей жизни. Собор оказался забит до отказа, и если среди собравшихся и нашлось несколько человек, не проливших ни слезинки, то они затерялись среди множества искренне горевавших и плакавших.
Шесть человек, назначенных ею самой, пронесли гроб к алтарю. Трое из них – ее внуки, Филип Макгилл-Эмори, Александр Баркстоун и Энтони Стэндиш, герцог Дунвейл, а другие трое – внучатый племянник Уинстон Харт, а также Шейн О'Нил и Майкл Каллински, внуки двух лучших друзей ее юности.
Хотя гроб весил немного, шесть молодых людей шли медленным, скорбным шагом в такт звукам органа, заполонившим помещение древнего собора. Наконец они остановились перед величественным алтарем, где и поставили гроб Эммы посреди множества букетов и венков. Центральная же часть алтаря, где стоял гроб, была залита светом, исходившим от бесчисленных мерцающих свечей и солнечных лучей, пробивавшихся сквозь разноцветные витражи собора.
Члены семьи заняли все передние скамьи. Пола сидела между Джимом и своей матерью. Ее отец расположился по другую руку от Дэзи. Справа от него сидела Эмили и утешала Аманду и Франческу, беспрерывно рыдавших в свои насквозь промокшие носовые платки. Хотя Эмили переживала не меньше, чем ее сестры, ей все же удавалось держать себя в руках, да еще и находить слова поддержки для безутешных девочек.
Когда шестеро молодых людей заняли свои места на скамьях, преподобный Эдвин Легрис начал короткую службу. Он нашел красноречивые и задушевные слова об Эмме, а когда через десять минут сошел с кафедры, его место занял племянник Эммы Рэндольф Харт.
Рэндольф произнес надгробную речь. Иногда его громкий голос срывался под грузом эмоций, и он не мог закончить несколько предложений, когда его горе и чувство потери прорывались наружу. Его слова о покойной тетке, очень простые и любящие, шли от самого сердца, и в них звучало искреннее чувство. Он говорил об Эмме только как о человеке, ни словом не обмолвившись о ее деловой карьере, выведшей ее в число самых богатых людей мира. Вместо этого он воспел щедрость ее духа, доброту ее натуры, все понимающее сердце, ее верность друзьям и родственникам, добрые дела, замечательный характер и сильную, непоколебимую волю.
После надгробного слова, прозвучавшего под аккомпанемент рыданий, встали на ноги участники хора Рипонского собора и великолепно исполнили гимн «Вперед, воины Христа» – один из тех двух гимнов, которые Эмма выучила еще в детстве и попросила спеть сегодня.
Когда хористы снова уселись, в соборе наступила абсолютная тишина.
Пола склонила голову и крепко зажмурилась, но слезы все равно просочились из-под ресниц и упали на ее крепко сжатые руки. Тишина и покой, воцарившиеся в соборе, умиротворяюще действовали на всех. Но иногда молчание прерывалось приглушенным рыданием, всхлипыванием или сдерживаемым кашлем.
А затем, внезапно, ввысь взлетел его голос, такой сильный, чистый и ясный, что Поле на миг показалось, будто ее сердце вот-вот разорвется. Она знала, что Шейн должен спеть «Иерусалим», – таково было одно из последних пожеланий Эммы, – но тем не менее она вздрогнула. Девушка поднесла платок к лицу, не представляя, как ей пережить эту часть службы.
