Кэтрин Куксон - Мотылек
Что касается рук Роберта, то после того, как он первый раз наложил на них повязку, лицо у него было очень серьезным, и он сказал:
— Боюсь, это требует лечения в больничных условиях. Те два крайних обгорели чуть ли не до кости. Жаль, что они на правой руке. И левая ладонь не в лучшем состоянии. Сейчас научились пересаживать кожу, за последние месяцы сделано много успешных операций. Можете ездить в Королевский госпиталь в Ньюкасле как амбулаторный пациент, пока не решат, что можно сделать операцию. Тогда придется ложиться к ним. Главное, пытаться двигать пальцами. Да, да, — закивал он, — в данный момент вам кажется, что уже никогда больше не сможете ими двигать, а вот когда начнете, то сами увидите.
— А смогу я продолжать мою работу? — робко задал вопрос Роберт.
— Не вижу причин, почему бы и нет, через известное время. Люди обходятся и с половиной руки, а некоторые и вообще без рук. Я бы не стал об этом тревожиться, потерпите какое-то время. Но между тем давайте не будем обманывать себя, пальцы в очень плохом состоянии и долго будут давать о себе знать.
Слабо сказано, будут давать о себе знать, думал Роберт в течение следующих двух суток. В первый вечер он выпил три больших порции виски, но все равно не мог сомкнуть глаз, как совершенно не мог обслуживать себя, даже поднять и поднести к губам чашку или стакан. Прошло несколько недель, пока он смог засмеяться над тем, как его тетушка, которая прожила всю жизнь такой трезвенницей, что ни разу не пробовала имбирного пива, сжав губы, через определенные интервалы льет ему в горло виски…
Они оба сидели в гостиной, Агнес, отрезая кусочки мяса и овощей, вилкой подцепляла их, чтобы отправить ему в рот, он то и дело охал и стонал, а она выговаривала ему:
— Не будь дурачком, ешь.
Он тряс головой:
— О, господи! Это надо же, до чего я дожил!
— Да, дожил, но повезло мне, потому что никогда в жизни я не получала такого удовольствия.
— Тебе нетрудно доставить удовольствие, — промычал он, глотая очередную порцию еды.
— Ошибаешься, здесь ты ошибаешься. — Она вытерла ему губы салфеткой, и он, опустив голову, произнес:
— Это же унизительно.
— Значит, ты предпочел бы, чтобы это делала больничная няня?
— Да, предпочел бы.
— Ну, что же, — она перешла на другую сторону стола и принялась за еду, — это можно устроить. Я поговорю с доктором Миллером, он зайдет сегодня днем, и я скажу ему, что ты хочешь в больницу.
— Скажи, скажи, если хватит смелости, — и оба улыбнулись. — Так что там хотела тетя? — поинтересовался он.
Она продолжала есть и только через несколько секунд ответила:
— Нашли Дейва.
Он тоже ждал новостей о Дейве и тоже гадал, не прячется ли старик где-нибудь, поджидая момента, чтобы нанести новый удар.
— Видимо, сгорел заживо.
Роберт отвел глаза. Да, не лучший способ умереть, скорее всего он умер от удушья, а уж потом сгорел. Но, каким бы образом он ни отдал богу душу, хорошо, что его нет, потому что теперь они снова могут дышать спокойно.
— Ты не думаешь, что нужно съездить навестить Пегги? — спросил Роберт.
— Да, нужно съездить. Это неприятно и неловко, но нужно. И все-таки, мне кажется, она тоже должна вздохнуть, потому что давно уже видела, что с ним происходит.
Он посмотрел на свои руки. Они лежали на столе двумя белыми забинтованными глыбами. Не прошло и двух лет, как Роберт переехал в эти места, и с самого начала его присутствие, казалось, создавало смуту: встреча с Милли у озера; ссора с Нэнси; то, что произошло с Кэрри и бросание ножа — он мог бы погибнуть; потом поступление на работу в Форшо-Парк; момент, когда он первый раз дотронулся до Агнес, поднимая с земли; убийство хозяина; приход дяди в ту горькую ночь, после которой он так и не оправился; единственное светлое пятно — завещание и чувство независимости, которое оно принесло. Но все портило постоянное преследование Уотерза, Роберт не мог сделать и шагу без ощущения, что за ним подсматривают.
Потом этот момент в кладовке, когда он в первый раз поцеловал ее. Этого забыть нельзя. С этого начались перемены. Но чем это кончилось? Он чуть было не задушил ее брата. Потом снова яркое пятно, полное радости и счастья: «Вы возьмете меня замуж, мистер Брэдли?» О, она была великолепна! Он посмотрел на нее. Не придет ли такое время, когда она разлюбит его, когда она увидит его таким, каков он есть, — просто обычным человеком? Но он никогда не разыгрывал перед ней, будто он какой-то другой, и он не сможет перемениться. Он и не хочет меняться, разве что в одном отношении — больше читать и больше знать. Да, это будет ей приятно, и он будет это делать. И она может помогать ему, она такая. Знать бы только, что руки заживут. Тем не менее они сослужили ему одну добрую службу — они освободили его на какое-то время от армии, а может быть, и вообще освободили, и ему не жаль. О, нет, он совершенно не сожалеет об этом. Он не мечтает стать героем. Живой столяр лучше мертвого героя с «Крестом Виктории» на гробу.
— О чем ты задумался?
Он улыбнулся:
— Я думал о тебе. Я все время думаю о тебе.
— Когда мы поженимся?
Боже, какая же она интересная! Он откинул голову и рассмеялся. Только представить, что Полли Хинтон, или Нэнси Паркин, или любая знакомая ему девушка могли взять и сказать: «Когда мы поженимся?» Он бы взбрыкнул, как нервный жеребенок, и выговорил бы: «Послушай-ка, мисс, ты что-то слишком разбежалась. Кто говорил тебе о женитьбе?» Все они хитрюги. И все-таки поглядите, она, леди, а в его мыслях она всегда будет оставаться леди, спокойно говорит ему: «Когда мы поженимся?»
На миг он забыл про постоянную жуткую боль в руках и, скорчив рожу, сказал:
— Видите ли, я тут пораскинул умом и, знаете, не совсем уверен, что не передумаю.
Она настолько изменилась за последние несколько дней, в которые уместились целые годы, что просто с независимым видом отрезала себе кусочек бифштекса, прожевала его и только тогда проговорила:
— На вашем месте, сэр, я бы хорошенько обдумала этот шаг. Знаете, это либо женитьба, либо отказ от обещания жениться.
Увидев, как он смеется, Агнес обрадовалась, потому что знала, какие страдания он переносит и что испытал за последние дни. Она смотрела на него влюбленными глазами и спрашивала себя: неужели этот человек может ей когда-нибудь надоесть? Не наступит ли момент, когда ей придется признаться, что были правы те, кто уговаривал ее, что масло с водой не смешается? Нет, никогда. Это масло и эта вода уже смешались, уже проникли одно в другое.
Он тихо спросил:
— А как это можно сделать, я хочу сказать, быстро?
