Юлия Лавряшина - Гринвичский меридиан
— Там. Ты помнишь этот лес? Бартон пытался слиться с ним. Стать одним целым.
— Это не тот лес! — растерянно возразила я, хотя уже не была убеждена в этом. Профиль бора, начертанный на синем полотне, казался таким знакомым…
— Тот самый, — лениво подтвердил Режиссер.
— Это невозможно!
— В искусстве нет невозможного. Ты можешь даже влюбиться в человека, созданного только воображением автора, и плакать с ним вместе, и чувствовать его боль. И попробуй убеди тебя, что ощущать его прикосновения не только душой, но и кожей — невозможно. Когда они так явственны…
Я наспех согласилась:
— Ладно, я верю тебе. Где Пол?
Он выразительно поморщился:
— До чего же примитивное создание — женщина! Я рассуждаю о таинстве искусства, а она талдычет: где Пол… Пойдем, я же сказал тебе, что он в лесу.
Поле только внешне выглядело ровным, на деле же оно состояло из сплошных кочек. У меня все время подворачивались ноги, хотя я была в удобных тапочках. Когда мы добрались до леса, мои связки уже готовы были лопнуть.
Режиссер все это время посматривал на меня сбоку и наконец язвительно сказал:
— Ты нелепо выглядишь: пузатая и неуклюжая. Это и есть красота материнства? Ужас… Зачем ты это с собой сделала?
Я внезапно ощутила свое превосходство:
— Что ты понимаешь в материнстве? Ребенок сегодня родится, и я перестану быть пузатой. Зато у меня будет сын.
— И что дальше?
Мне вспомнились слова Пола, и я повторила их:
— Не стыдно будет жить.
— Ну, это мы еще посмотрим, — зловеще отозвался Режиссер, и мне снова стало не по себе, точно по спине пробежала холодная струйка.
Но прохлады в лесу не чувствовалось. Бор прогрелся за день, и запах теплой хвои кружил голову. Мне хотелось погладить сухие коричневые чешуйки, но в присутствии Режиссера невозможно было проявлять обычные человеческие чувства, не рискуя быть осмеянной. Я решила, что у нас с бором еще будет время поласкаться, когда я повезу своего сына на прогулку. Даже мысленно я не произносила "мы", не поверив словам Режиссера. Пол не способен был оказаться здесь так, чтобы я этого не узнала. Сосны одобрительно зашумели, я запрокинула голову, чтобы лучше расслышать их шепот, но не успела поймать ни одного слова.
— Напрасно ты ему не веришь…
— Рита?! — у меня сразу стянуло низ живота, но я постаралась перетерпеть. — Что ты здесь делаешь?
— Ищу тебя.
"А как я здесь оказалась?!"
— У меня к тебе деловое предложение, — заговорила она таким тоном, что мне захотелось вытянуть руки по швам. — Я хочу организовать на Западе выставку твоих работ.
— Каких работ, Рита? У меня же ничего нет!
— Вот-вот. Поэтому тебе надо хорошенько поработать. Немедленно вернуться домой и взяться за работу. Это твой единственный шанс чего-то добиться в жизни. Хватит бить баклуши…
Пытаясь уловить хитринку в ее больших светлых глазах, я пролепетала:
— Я не могу вернуться домой… Здесь же Пол! Ты сама сказала.
— Ну и что тебе этот Пол? — она ткнула меня пальцем в плечо.
Я потерла это место, и тетка тут же усмирила свой гнев.
— Много он тебе дал, этот Пол? Ребенка зачал? Это, знаешь ли, дело нехитрое… Чем он помог тебе, когда ты искала себя?
— Откуда ты знаешь, что я искала себя?
У нее вырвался нервный смешок:
— Ты еще не поняла? Я все знаю.
— Как Режиссер? — я попыталась найти его взглядом, но нигде не было видно ни малейшего движения. Даже высокая сухая трава замерла, прислушиваясь к нашему разговору.
— Может быть, — неопределенно ответила Рита.
— Ты из его племени веселых безбожников?
— А ты сама? Твоя душа не принадлежит Богу.
Правда ее слов резанула меня. Пол тоже что-то говорил о душах, которыми может завладеть сатана…
Собравшись с мыслями, я сказала:
— Если это, как ты говоришь, деловое предложение, то от меня тоже что-то требуется?
— Пойти со мной, — подтвердила она. — Только и всего. Я дам тебе славу и деньги.
— А я — страсть, которой ты искала, — раздался голос Режиссера.
Он опять возник из воздуха и смотрел на меня, многообещающе улыбаясь. Из-за его плеча блеснули Ланины глаза. Она произнесла так ласково, будто мы с ней и не ссорились:
— А я уберегу от одиночества. И стану твоей верной слугой.
— И это все только ради того, чтобы я ушла отсюда? Значит Пол и вправду здесь… Пустите меня!
Оттолкнув меня, Режиссер пронзительно крикнул:
— Любовь к другому существу противоестественна. Адам и Ева не любили друг друга, они просто мирно сосуществовали в одном саду. Если б Богу было угодно сделать их единым существом, он вообще не стал бы удалять то ребро из тела Адама. Оно жило бы в нем и было бы его плотью и кровью. Вот это единение! Но двум раздельным существам это не под силу. Все это сказки, что влюбленные сливаются в одно целое. Это иллюзия, ничуть не более реальная, чем мираж в пустыне. Даже если также хочется в него верить.
Пытаясь сохранить хладнокровие, хотя меня всю так и трясло, я сказала:
— Ты говоришь о существах, Режиссер. Я не знаю, может, ты и есть существо. Но мы с Полом — люди. И у нас все по-другому. Тебе просто не понять.
Выслушав, Режиссер невозмутимо сообщил:
— Он умрет сегодня.
— Нет, не умрет, — уверенно возразила я. — Ты уже пугал меня его смертью, а он выжил.
— Это я спасла его, — Ритин голос прозвучал низко и хрипловато. — Для себя…
— Но он тебе не достался!
— И тебе не достанется, — заверил Режиссер. — Не мешай ему. Смотри, как хорошо он спит…
Он повел рукой, и кусты боярышника с шорохом расступились. Открывшаяся поляна зеленела так неистово, будто мы вернулись из осени в начало лета. Пол спал на траве, вольготно раскинув руки, и мне было видно, как лицо его разрумянилось от лесного воздуха.
— Он жив! — обрадовалась я.
— Пока жив, — согласился Режиссер. — Но смерть уже подкрадывается. Подползает… Можешь не озираться, она вовсе не в капюшоне и с косой. Это примитивное представление. Смерть многолика, как истинный художник. Она может придумать любой образ и вжиться в него. Сейчас ей вздумалось стать крошечной букашкой. Бартон о таких и не слышал! В Британии не водятся энцефалитные клещи…
— Нет! — я рванулась к поляне, но Режиссер цепко схватил меня.
— Думаешь, мы втроем не справимся с одной беременной женщиной? — сочувственно спросила Ланя.
Больно сдавив мои локти, Режиссер продолжил:
— Его неспроста так тянуло в Россию. Это смерть звала…
— Пожалуйста, — умоляюще прошептала я своим маленьким отражениям в линзах его очков.
