Джоджо Мойес - Вилла «Аркадия»
– Отдельный счет? Сколько?
– Не могу тебе сказать.
– Это же я, Пит.
– А это моя работа, Хэл. Слушай, ступай домой, поговори с женой. Уверен, что найдется какое-то простое объяснение. – Он начал чуть ли не физически подталкивать Хэла к двери.
Хэл пересек комнату, спотыкаясь:
– Пит?
Пит выглянул в открытые двери, потом снова посмотрел на своего друга. Вынув листок бумаги, написал на нем цифры и на секунду показал Хэлу:
– Что-то около того, ясно? Ступай домой, Хэл. Больше не скажу ни звука.
16
Нетрудно было догадаться, откуда взялись эти деньги. Вся семья давно ломала голову, как Лотти собирается распределить доходы от «Аркадии». Его другое мучило – преследовало, завязывало в узел внутренности, превращало еду в прах на языке: почему она умолчала, затаилась, в то время как его бизнес постепенно разрушался? Она ведь даже утешала его, а у самой все время была нужная сумма, чтобы наладить дело, единственное дело, в которое она, по ее же собственным словам, верила, единственное дело, к которому у него лежала душа, как они оба знали. Если бы только у него было время. И немного везения. А так она опять соврала, и от этого ему делалось совсем плохо. Это было даже хуже, чем узнать о ее неверности, потому что на этот раз он снова ей поверил, заставил себя преодолеть свой страх, недоверие и отдал себя в ее руки. На этот раз произошедшее нельзя было приписать ее подавленному настроению или чувству, что у нее отсутствует надежный тыл. Значит, так она к нему относится.
Если бы хотела ему рассказать, давно бы рассказала. И к этому неопровержимому факту Хэл возвращался час за часом, именно этот факт не позволил ему обратиться к ней прямо и потребовать ответа. Если бы она хотела, чтобы он знал, то сказала бы хоть что-то. Господи, какой он все-таки дурак!
Последние несколько дней она была сдержанна с ним, ее лицо выражало какую-то новую настороженность. Не имея возможности видеть, как чувства людей отражаются на их лицах, она свои чувства никогда не скрывала. А он следил за ней, едва справляясь с досадой и яростью.
– Ты в порядке? – часто интересовалась она, подразумевая, не очень ли он переживает, лишившись бизнеса. Не нужно ли его обнять? Поцеловать? Сделать то, что должно было бы его успокоить. Он смотрел на ее растерянность с примесью вины и удивлялся, как она вообще может с ним говорить.
– Со мной все прекрасно, – обычно отвечал он, тогда она начинала заниматься дочкой или возвращалась на кухню готовить ужин.
Самое плохое заключалось в том, что́ все это означало. Поскольку деньги и ее решение скрыть их от него могли означать только одно. Он понимал, год для них выдался не из легких, многое по-прежнему оставалось неестественным, ощущалась напряженность. Он понимал, что отстранялся от нее в тех случаях, когда в этом не было необходимости, что какая-то маленькая гаденькая частичка его существа все еще наказывала ее. Но он считал, что она могла хотя бы намекнуть…
Впрочем, какого намека он мог ожидать? Это была женщина, которая изменила ему в то время, когда он лишился опоры, когда его бизнес умирал, да и он сам был не лучше. Таким неожиданным было ее признание в то утро, когда она ему все рассказала, что он почувствовал невероятно острую боль в груди и на секунду решил, что умирает. Она тогда ничего не объяснила.
Но что бы там ни было, он по-прежнему ее любил. Последние недели ему дышалось легче, возникло ощущение, что к ним возвращается что-то ценное. Он если не простил ее, то, во всяком случае, начал видеть возможность простить. Говоря штампами того проклятого психолога, их брак мог бы стать прочнее.
При одном условии – честности.
Она слушала и кивала. Взяла его руку и сжала. Это был их последний сеанс.
Хэл подвинулся к краю кровати, смутно сознавая, что в кармане его пиджака лежит пластмассовый шаблон, рассвет медленно освещал их комнату, словно говоря, что прошла еще одна ночь, отданная на размышления, а впереди еще один день, предвещавший метания, ярость и страх.
Камилла спала, а ее рука соскользнула с его бока и упала, бессильная, рядом на кровать.
* * *Поезд идет только до Ливерпуль-стрит, объявили по громкой связи и на всякий случай повторили еще раз. Дейзи придвинулась к окну, наблюдая, как плоские болота долины Ли постепенно сливаются с грязными и несимпатичными предместьями Восточного Лондона. Проведя два месяца в маленьком мирке «Аркадии» и Мерхема, она почему-то почувствовала себя провинциалкой, почти опасаясь большого города. Лондон, казалось, был неразрывно связан с Даниелем. А потому вызывал боль. В Мерхеме ей жилось спокойно: никакого прошлого, никаких ассоциаций. Но только когда поезд приблизился к городу, она осознала, что дом дарил ей больше душевного покоя, чем можно было себе представить.
Лотти сказала бы, что все это глупости.
– Тебя ждет чудесный день, – прокомментировала она, отправляя в раскрытый ротик Элли ложку подслащенной овсянки. – Тебе полезно прошвырнуться. Быть может, ты даже найдешь время встретиться с подружками и узнать все новости.
Дейзи, как ни старалась, не вспомнила ни одной. Она всегда дружила больше с мальчиками, чем с девочками: наверное, так бывает, когда парни других девушек находят тебя чересчур привлекательной. Видимо, она плохо старалась, потому что сейчас из настоящих подруг у нее остались только сестра («Ты наконец подала на алименты?») и Камилла («Я не чувствую никаких растяжек. Ты в прекрасной форме»). И вот теперь появилась Лотти, которая, приоткрыв немного свое прошлое, стала держаться более расслабленно, высказываться не так строго, с большой долей юмора.
– Надеюсь, ты выберешь что-нибудь нарядное, – сказала она, когда Дейзи направилась наверх переодеваться, – чтобы не выглядеть, как мешок с картошкой. Вдруг он поведет тебя в какое-нибудь шикарное место.
– Это не романтическое свидание, – ответила Дейзи.
– Ну, какое уж есть, – парировала Лотти. – Я бы на твоем месте воспользовалась случаем. Что с ним не так, если на то пошло? Симпатичный, неженатый. Явно при деньгах. Давай действуй, надень свой топик, сквозь который просвечивает белье.
– У меня только что произошел разрыв серьезных отношений. Самое меньшее, что мне сейчас нужно, – другой мужчина. – Дейзи остановилась на лестнице, стараясь скрыть румянец.
– Почему?
– Да так. Все это знают. Нельзя от одного сразу кидаться к другому.
– Почему же нет?
– Потому… Я могу оказаться неготовой.
– Да откуда ты знаешь?
