Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви
— Даже если для тебя они пустой звук, — обронил Кевин.
— Ты считаешь нас лицемерами.
— Ты это сказала, не я.
Кевин плавно обогнул «Рансибл Спун» и вышел на Мейн- стрит. Несколько старших школьниц, неторопливо двигавшихся к «Лонг-Айленд драм сентер», проводили его взглядами. Думаю, их привлекло не столько его смуглое армянское лицо, сколько ленивое изящество, резко контрастирующее с нелепой одеждой. Он словно скользил на роликах; впечатление не портили даже торчащие тазовые кости.
— Итак, — подвел итог Кевин, пробираясь сквозь толпу прохожих, — ты хочешь сохранить подарки и эгног1, но отбросить молитвы и скучную рождественскую службу. Отхватить приятное, не расплачиваясь вздором.
— Можно и так сказать, — осторожно согласилась я. — В широком смысле слова я пыталась делать это всю свою жизнь.
— И пока тебе все сходило с рук, — загадочно произнес он. — Не уверен, что так будет всегда. — На этом он закрыл тему.
Разговор снова иссяк, и, когда меня чуть не сбил очередной самокат, я предложила купить Селии один из тех супертонких, алюминиевых самокатов, что так неожиданно вошли в моду.
— Знаешь, пару лет назад, если бы ребенку на Рождество подарили какой-нибудь дурацкий самокат, он бы глаза выпучил от обиды, — сказал Кевин.
Я воспользовалась возможностью разделить его мнение:
— Ты прав, вот одна из странностей этой страны. То же самое было и с роликами, верно? Вдруг оказалось, что все просто должны их иметь. И все же... — Я закусила губу, уставившись на очередного мальчишку, пролетевшего мимо нас на серебристом самокате. — Я не хочу, чтобы Селия чувствовала себя обделенной.
— Мамси, вернись к реальности. Сели перепугается до чертиков. Тебе придется каждый раз держать ее за ручку или таскать на себе вместе с самокатом. Ты готова? Потому что на меня не рассчитывай.
Хорошо. Мы не купили самокат.
На самом деле мы ничего не купили. Кевин так смущал меня, что все кандидаты на подарки становились бессмысленными. Я смотрела на шарфы и шапки его глазами, и они оказывались идиотскими и ненужными. У нас были шарфы. У нас были шапки. Зачем же тратиться на новые?
Хотя мне жалко было терять парковку, я с радостью ухватилась за возможность в виде исключения сыграть роль настоящей матери и строго заявила, что мы должны вернуться домой, где Кевин переоденется к ужину в одежду нормального размера. Правда, небрежный ответ «как скажешь» убедил меня не столько в моей власти, сколько в бессилии. По дороге к машине мы увидели за окном «Рансибл Спун» толстую женщину, в одиночестве поглощавшую горячий фадж-санде, американской щедрости порций которого европейцы одновременно и завидуют, и относятся с пренебрежением.
—Почему-то все толстяки, попадающиеся мне на глаза, обязательно что-то жуют, — заметила я, когда мы отошли на безопасное расстояние. — Не верю в чушь о железах, генах или медленном обмене веществ. Они толстые потому, что едят неправильную пищу, едят слишком много и непрерывно.
Обычное отсутствие реакции: ни презрительного хмыканья, ни односложного согласия. В конце концов, через квартал:
— А знаешь, ты можешь быть резкой.
Я растерялась, остановилась:
— Не тебе говорить.
— Да. Интересно, откуда это у меня.
По дороге домой каждый раз, изрекая какое-нибудь замечание — о наглецах, в одиночку, без пассажиров, гоняющих на шикарных джипах, занимая кучу места на дороге, или безвкусной рождественской иллюминации Найака, — я понимала его мелочность и затыкалась. Я явно относилась к тем людям, которые должны следовать правилу: если не можешь сказать что-то милое, вообще ничего не говори. Наше упорное молчание в «луне» явилось предвестником долгих периодов мертвой тишины в Клавераке.
Вы с Селией весь вечер трудились над самодельными елочными украшениями, и ты помог ей вплести в волосы мишуру, а к нашему возвращению вы раскладывали на противне замороженные рыбные палочки. Когда я вышла из спальни на кухню и попросила тебя застегнуть верхнюю пуговицу на моем розовом шелковом платье, ты сказал:
— Ну и ну. Ты совсем не похожа на мать.
— Я хотела создать праздничное настроение. Думала, тебе нравится это платье.
—Нравится, — пробормотал ты, застегивая пуговицу. — И все же разрез на бедре высоковат. Ты же не хочешь, чтобы ему было неловко.
— Кому-то сейчас точно неловко.
Я вернулась в спальню, чтобы найти сережки и подушиться «Опиумом», а когда вернулась в кухню, обнаружила, что Кевин на этот раз почти буквально исполнил мое желание. Правда, я ожидала, что он вырядится в костюм кролика «нормального размера». Кевин стоял у раковины спиной ко мне, но это не мешало мне видеть, что его черные слаксы свободно облегают узкие бедра и ниспадают на элегантные туфли из красно-коричневого кордована. Я не покупала ему эту белую рубашку с длинными рукавами и изящными кружевами, как у фехтовальщика.
Я была тронута и уже хотела воскликнуть, какая у него красивая фигура, если не скрывать ее детской одежонкой, когда он обернулся. В его руках была целая тушка холодной курицы. То есть она была целой, пока он не отодрал обе половинки грудки и ножку, которую еще обгладывал.
Наверное, я побледнела.
— Я веду тебя на ужин. Почему ты глотаешь жареную курицу перед самым уходом?
Кевин стер каплю жира с уголка рта тыльной стороной ладони, почти не скрывая ухмылки.
— Я проголодался. — Настолько редкое признание, что прозвучало лживо. — Видишь ли... я расту.
— Немедленно брось курицу и надевай куртку.
Естественно, что к тому моменту, когда мы уселись за столик
в «Хадсон-Хаус», наш растущий мальчик, видимо, решил, что уже достаточно вырос на сегодня, и признался в пропаже аппетита. Мне удалось преломить хлеб со своим сыном только в самом буквальном смысле, ибо, отказавшись заказывать горячее блюдо и даже закуску, он набросился на корзинку с хлебом. И хотя он раздирал маленькие булочки на еще более мелкие кусочки, не думаю, что он съел хотя бы один.
Я демонстративно заказала салат меслун, закуску из голубиной грудки, лосося и целую бутылку белого совиньона, которую готова была прикончить в одиночку.
— Итак, — начала я, ковыряясь в салате и борясь с неловкостью под аскетическим взглядом Кевина; мы сидели в ресторане, так почему я считала необходимым извиняться за то, что ем? — Как дела в школе?
— Идут. Не могу просить большего.
— Я хотела бы узнать поподробнее.
— Тебе нужно мое расписание?
— Нет. — Я вовсе не хотела раздражаться. — Ну, например, твой любимый предмет в этом семестре?
