Ольга Дашкевич - Нью-Орлеанская дева
Новая волна истерики неумолимо надвигалась на меня. Я набрала в легкие воздуха, чтобы закричать, завопить изо всех сил, но тут Нэнси размахнулась и так ударила меня по щеке, что я чуть не упала.
— Заткнись, — вымолвила она тихо. В ее синих глазах стояли слезы. — Заткнись, он вернется.
И он вернулся.
Глава 8
— Нам надо сматываться отсюда, — мрачно сказал Иван, глядя в окно. — Вода продолжает прибывать, тут скоро все зальет. И все равно здесь нет ни воды, ни жрачки. И сигарет нет. Не знаю, как вы, а я подохну без сигарет… Вот черт!.. — он вгляделся в затопленную улицу. — Вера, отойди от окна! Не смотри!..
Но я уже увидела. По реке, в которую превратилась чудесная улочка Французского квартала, плыл труп. Сначала я подумала, что это огромная кукла. Но это был человек — старая негритянка, очень толстая, голая и в памперсах, как невероятных размеров младенец. Труп медленно вертелся в воде, среди каких-то обломков, обрывков, дохлой рыбы, плывущей кверху брюхом, рядом с еле видной из-под воды алой крышей кареты с мертвой лошадью в постромках, всплывшей на боку, с переломанными ногами. Я оцепенела и молча разглядывала лошадь, карету, негритянку, и не могла оторвать глаз от этого зрелища.
Мокрый Антон шагнул ко мне и быстро прижал мое лицо к груди.
— Не смотри, — сказал он угрюмо. — Не надо.
Я молча прижалась к нему. С тех пор, как он появился из пролома, полузахлебнувшийся и обессиленный, я старалась не отходить от него ни на шаг. Едва отдышавшись, он первым делом надел очки, точно отгородившись от меня притемненными стеклами, но я помнила, помнила тот беспомощный взгляд одинокого мальчика, и упрямо повторяла себе, что никуда и никогда его больше не отпущу. И это, как ни странно, придавало мне сил.
— Ты сам не смотри, — пробормотала я, протянула руку и отвернула его лицо от окна.
Женщины, вроде бы, более чувствительны и хрупки, но они быстрее привыкают к смерти. Может быть, потому что в муках дают жизнь.
Я не хотела, чтобы Тошка задумывался о смерти, чтобы он ужасался, печалился, мучался ледяным страхом могилы. Я могу это сделать за двоих. Потому что я — женщина. А для женщины ее мужчина всегда дитя.
Вокруг нас в грязной воде с запахом болота покачивались розовые медвежата и бисерные сумки в виде сердец, бейсбольные кепки с вышитой эмблемой джазового фестиваля, плавали палочки для чесания спины с выжженной надписью «Луизиана», внутри треснувшего стеклянного прилавка сиротливо валялись фарфоровые фигурки саксофонистов и викторианских красоток. Катрина, которой мы не успели испугаться, внезапно ворвалась сюда, в эти уютные улочки, и учинила разгром, как женщина в квартире неверного любовника. Нам же оставалось только ужасаться — или пытаться спастись.
— Глеб! Что ты делаешь?
Глеб, копавшийся в углу у прилавка, поднял голову.
— Касса, — коротко ответил он. — Хоть сколько-то тут должно быть…
— Ты с ума сошел, — брезгливо сказала Нэнси. — На фига тебе эти бабки? Особенно сейчас.
Глеб неприятно оскалился.
— Все равно все пропадет — вода-то прибывает. А хозяин магазина получит компенсацию, ты за него не беспокойся… Мне эти бабки пригодятся. Это вы тут, в Америке, зажрались со своими буржуями, не знаете, как люди в России живут.
— Что-то по тебе не заметно, чтоб ты с голоду пух, — бросила Нэнси. — На поездку в Америку у тебя деньги нашлись. А я вот не могу себе позволить поехать не то что в Россию — даже просто в наши пенсильванские горы, до которых два часа на машине, отдохнуть недельку, блин. Зажрались мы, ага. Тебе, случаем, не приходилось днем с подносом в кафешке бегать, а по ночам дерьмо из-под стариков выгребать, чтобы не оказаться под мостом?
Глеб пожал плечами.
— А кто тебя заставляет? Вернулась бы в Россию. Но ведь ты предпочитаешь из-под тутошних стариков дерьмо выгребать. Потому что тут за это лучше платят.
— Хватит, — Антон резко отвернулся от окна. — Что мы тут сидим, тары-бары разводим? Надо куда-то двигать.
— Как двигать-то? — Нэнси хмуро посмотрела на него. — Тебе не терпится поплавать? Вон там, рядом с той черной… — ее передернуло.
— Я плавать не умею, — призналась я тихо. — Может… может, поднимемся на следующий этаж?
— А там что? — Глеб задрал голову. — Еще один магазин? Не ювелирный, случаем? — В его глазах что-то блеснуло знакомым отсветом костра, он подмигнул, и Нэнси скривилась.
— Нет, там квартира хозяина этой лавки, по-моему, — Иван с сомнением посмотрел на полузатопленную входную дверь. — Если наружу открывается, мы ее не сдвинем. Разве только через окно попробовать… тут где-то пожарная лестница есть. Но она выше. Не знаю, удастся ли дотянуться из окна.
Он начал обходить магазин, выглядывая изо всех окон, и вскоре кивнул:
— Есть! Вот она, лестница. Попробуем подсадить девчонок?
Антон, разрезая туловищем воду, подошел к нему, взглянул в окно и покачал головой:
— Не дотянемся, высоко. Если только вода еще поднимется, тогда да. Слушай! — Он посмотрел на Ивана. — А ведь, если там квартира хозяина, то оттуда, по идее, должен быть вход сюда прямо изнутри.
— Точно! — Нэнси даже подпрыгнула. — В домах старой постройки всегда внутренние лестницы! Это все раньше одному хозяину принадлежало. И теперь хозяин лавки мог эту лестницу для себя сохранить, чтобы всегда можно было прийти и проверить, как тут идут дела… Давайте поищем!
Мы разбрелись по магазину, обшаривая помещение. До этого мы инстинктивно старались держаться вместе, как напуганные дети, и не успели осмотреть лавку. Теперь стало понятно, что в ней два небольших торговых зала и комната для продавцов с крохотным туалетом и кухонькой, в которой стояли затопленный холодильник, обшарпанный прилавок, на нем микроволновка и кофеварка с остатками кофе. В шкафчике над микроволновкой Иван нашел начатую пачку «Мальборо» и одноразовую пластиковую зажигалку, и издал такой дикий индейский вопль, что мы сбежались к нему, уверенные, что на него напал выплывший из Миссисипи крокодил.
От первой затяжки у меня закружилась голова. Я вспомнила, что мы не ели больше суток, и в желудке сразу засосало. Но есть мне, честно говоря, совсем не хотелось. Вы будете удивлены, но мне хотелось выпить. И чего-нибудь покрепче. Наверное, это желание овладело не только мной, потому что Глеб, грустно хмыкнув, сказал:
— Сплавать, что ли, в бар? Может, не все бутылки побились…
Мы переглянулись. Видно было, что все сразу вспомнили об оставшемся там Жеке, и это так явственно отразилось на лицах, что мне захотелось уже не просто выпить, а напиться, причем, незамедлительно.
