Кассандра Брук - Прикид
– Похоже, никаких драконов сегодня не предвидится, – разочарованно протянула она. – Разве что Мадлен заглянет, тогда я дам тебе знать. Хуже ее не бывает. Мадлен недавно бросил муж, к тому же она сидит на диете. Готовится к следующей схватке.
Бизнес довольно прост, объяснила Абигайль. На свете полно богатеньких сучек, которые покупают одежду от кутюр – «как эта ваша подружка». И естественно, они не наденут одну и ту же вещь больше двух раз. Отсюда возникает проблема: что, черт возьми, делать с целой горой ненужных тряпок, которые только занимают место? Деньги для них значения не имеют. Главное – чтобы было свободное пространство.
– Ну вот они и приносят свои шмотки мне. Хотят свободного пространства – нате, пожалуйста! Приносят на два месяца. Если вещь не продается, я ее возвращаю. Я беру двадцать процентов комиссионных. Часто они пропускают все сроки и так и не приходят ни за своими деньгами, ни за тряпками. Может, на Гавайях отдыхают, может, в очередной раз разводятся.
Абигайль рассмеялась, откинула назад ворох рыжих волос, а сама тем временем не сводила пристального взора с Тимоти, который вытанцовывал вокруг очередной «старой коровы», пытавшейся втиснуться в платье от Джин Мюр, предназначенное для женщины вдвое ее моложе.
– Цены до смешного низкие, – продолжала Абигайль. – Здесь можно купить трехсотфунтовый костюм от Жозефа всего за пятьдесят – восемьдесят фунтов, надеть пару раз, и все начинают думать, что ваш муж богат, как Крез, или что у вас есть любовник-мафиози. Ярмарка тщеславия, точнее не скажешь, дорогая! И заметь, внакладе никто не остается.
Она снова рассмеялась, затем поставила кофейную чашку и поплыла ко входу – приветствовать совершенно поразительное создание, сплошь состоящее из одних глаз и ног, которое, приоткрыв дверь, неуверенно застыло на пороге. В руках у девушки был какой-то пакет. Абигайль без долгих слов взяла его у нее, раскрыла, извлекла нечто воздушное и летящее из черного шелка.
– Негодница вы эдакая! – услышала я ее голос. – Ладно, оставьте, дорогая. Я знаю, кому предложить. За сотню уйдет.
Девушка кивнула и растворилась точно мираж. Абигайль вернулась ко мне с платьем.
– Разве можно их в чем-то винить? – сказала она и выложила на стол передо мной маленькую бирку. На ней значилось имя знаменитого молодого модельера. – Манекенщицам, разумеется, не разрешают продавать модели. Но что делать и как прикажете жить, когда тебе всего шестнадцать и ты только начинаешь? Приходится спарывать бирку и тащить сюда. Через пару лет эта малышка будет стоить полмиллиона. И тогда здесь вы ее больше не увидите, точно вам говорю.
Зазвонил телефон – следовало отметить, звонил он не слишком часто. Абигайль подпустила в голос найтсбриджского акцента.
– Торговый центр, – бросила она и подмигнула мне. Затем зазывные нотки исчезли, и она скорчила кислую мину. – Нет, не совсем так, – сказала она в трубку. – Леди Фортескью умерла… – Абигайль возвела глаза к потолку. – Нет, мне не приходит на ум никто другой… Нет, это будет неудобно… Ну, если вы настаиваете… – Она повесила трубку и прищелкнула пальцами. – Хозяйка, мать ее за ногу! Способна ли я управлять этим магазином или нет? – передразнила Абигайль, затем передернула плечами. – Чтоб ее!
«Старая корова» удалилась, так ничего и не купив. Тимоти прихорашивался перед зеркалом. Был уже почти час дня, и я решила приступить к делу.
– Абигайль, могу ли я пригласить вас на ленч? – спросила я.
Она удивилась:
– Это совершенно необязательно.
– Но мне хочется.
– Ладненько, – сказала она после секундной паузы и обернулась к Тимоти: – Можешь продержать осаду примерно с час, дорогой? Только ничего не покупать, ни одной гребаной тряпки, понял? Мы будем «У Луиджи», это на тот случай, если вдруг явится леди Ди и принесет на продажу свадебное платье. – Затем она тихо добавила: – Сильно напиваться мне совсем ни к чему. Ну что, вперед? – Она подала мне пальто.
Однако ленч растянулся не на один час, и Абигайль все-таки напилась. Я – тоже. Зато когда где-то около трех мы с ней вышли из ресторана, я очень много чего о ней знала. И что еще важнее – обрела друга. И что гораздо важнее – моя идея обрела крылья, расправила их и превратилась в проект. И передо мной замаячили очертания новой, неизведанной жизни.
– Можешь называть меня просто Гейл, – сказала Абигайль, когда официант подвел нас к столику у окна. – Абигайль меня никто не называет. Кроме этой гребаной хозяйки.
Женщина она была крупная. Трудно судить о возрасте женщины с такими типичными для ирландцев огненнорыжими волосами и свежим цветом лица, но, полагаю, ей было за сорок. И вообще, вид у нее был такой, будто жизнь она провела на продуваемой всеми ветрами ферме, а судя по жесту, каким запахивала одежду на груди, ветры эти продолжали дуть.
Но все это только казалось. На самом деле она родилась и выросла в Уиклоу. Об этом она объявила, следя, как я разливаю по бокалам «Фраскати».
– Но что, черт возьми, мне было делать в этом поганом Уиклоу?
И вот она, как и многие другие, переехала в Ливерпуль и вышла, тоже как и все, за какого-то придурка. И, как и все, благополучно вскоре с ним развелась. Но в Ливерпуле в то время не утихала битломания, и можно было запросто получить работу. Продавать майки, плакаты, пластинки и прочую муть с их портретами разным идиотам, которые валом валили в Ливерпуль поклониться тому месту, откуда вышли их божества.
– Я научилась подделывать подпись Ринго на фотографиях и толкала их по двадцать фунтов за штуку, – говорила Гейл, выскребая ложкой мякоть второго авокадо. – А уж какие сочиняла про них истории… хоть стой, хоть падай! О том, что была знакома с каждым из них, выступала с ними. Нет, о том, что перетрахалась с каждым из этих парней, я не говорила, потому как была ирландкой и носила обручальное кольцо. Мне бы все равно не поверили, да… Но ничего, подзаработать тогда удалось, и неплохо. А потом я опять вышла замуж. На этот раз – по любви, такой уж оказалась дурой…
Похоже, ей нравилось рассказывать о своей жизни. И я была уверена, что рассказывала она все эти истории неоднократно и всякий раз получала истинное удовольствие.
Муж номер два, небрежно заметила она, оказался вором, грабителем. Причем не слишком удачливым, потому что всякий раз попадался и его сажали в тюрьму.
– Я без него прямо места себе не находила, – объяснила Гейл. – В том-то и проблема. Любила его, сукиного сына, и все такое прочее. А он почти всю дорогу торчал за решеткой. Я попыталась внушить дураку: сперва научись делать свое дело как следует. А если видишь, что не получается, ищи себе другое. Но разве он меня слушал!.. Упрямый, как козел. Так что в конце концов я его бросила. Наверное, и сейчас торчит за решеткой. Последний раз прислал мне открытку на Рождество. Из тюрьмы. Уж в скольких тюрьмах пересидел, прямо со счета сбилась! Даже не думала, что у нас столько тюрем. Помню, еще посоветовала ему написать путеводитель «По тюрьмам Англии».
