Франсин Мандевилл - Полночь в Париже
— О, это совершенно необязательно, — запротестовала Кендра. — Я рада, что случайно оказалась там.
— Мисс Мартин, — тепло и ободряюще улыбнулся Кендре Виттингтон, — я вижу, вы из тех женщин, кто не любит чрезмерных благодарностей и похвал, но, прошу вас, познакомьтесь все же с Буркелями — в качестве личного одолжения мне. Ваше согласие существенно облегчило бы мою работу.
— Пусть будет так, господин посол, я не вижу возможности отказаться.
— Вот и отлично.
У нее не было ни минуты, чтобы хоть словечком перекинуться с Джеком, чтобы попрощаться с ним — к тому же кисло прощаться в присутствии множества свидетелей. Лишь однажды ей удалось встретиться с ним глазами и слегка улыбнуться, а посол и Джон Крэйг уже вели ее к мраморной лестнице впечатляющих размеров. Поднимаясь по ней, она слегка приотстала, не в силах сопротивляться искушению обернуться и бросить последний взгляд на лицо Джека.
И была весьма разочарована, обнаружив, что вестибюль пуст.
* * *«А глаза у нее светло-карие, цвета доброго виски», — думал Джек, шагая вслед за полковником Морганом по длинному, застеленному красным ковром коридору в кабинет, где он должен был составить свой рапорт.
Ее улыбка подействовала на него словно удар по голове. Он был ошеломлен. Он хотел бы, чтобы это мгновение длилось вечно. Она отыскала его своими мягкими карими глазами и улыбнулась так, словно он был один в полном людьми вестибюле. А потом с грацией королевы двинулась вверх по лестнице, ступая словно… впрочем, достаточно будет сказать, что ее походка была исключительно женственной.
Даже полковник Морган минуту-другую не мог оторвать глаз от зрелища стройных и крепких лодыжек Кендры, плавного изгиба ее бедер и упругой попки, когда она поднималась по лестнице. А полковник славился своей нерушимой верностью жене, длящейся вот уже двадцать пять лет.
А еще Джек был потрясен самообладанием Кендры и ее умением держаться. Не прошло и часа после того, как она спасла жизнь Реми и узнала, что он похищен, как она уже обменивалась любезностями с послом и его помощником. Быстро, но вдумчиво изучив ее паспорт, Джек знал, что ей всего двадцать семь лет. Однако она вела себя со столь безупречным достоинством и самообладанием, что впору сорокапятилетнему аристократу на дипломатическом приеме.
— Так вы идете, Рэндалл? — В голосе полковника Моргана звучала ирония.
— Вслед за вами, сэр.
Джек нахмурился. Он не мог даже сказать ей «до свидания», хотя меньше всего ему хотелось бы говорить Кендре «до свидания». Положив руку на затылок, он отрешенно помассировал напряженные мышцы. Он ведь все понимал. Он все очень хорошо понимал, он не собирался давать волю своему интересу к этой туристке, но случай… И к тому же что-то в этой женщине неодолимо влекло его. О черт, безмолвно признал он, да почти все в этой женщине неодолимо влечет его. Ну и что же теперь ему делать? Что ему с этим делать?
* * *Кендра просматривала перепечатанные страницы своего заявления, удивляясь тому, как быстро и без проблем они справились с этим делом. Сидя на удобном диванчике в кабинете Джона Крэйга, она просто вслух вспоминала все, что произошло с той минуты, как она вошла во «Фритайм», и до прихода в посольство. Стенографистка записывала каждое ее слово, в том числе и вопросы Джона Крэйга, и его просьбы пояснить или рассказать поподробнее какие-то моменты.
Удовлетворенная перепечатанной версией своего заявления, Кендра поставила в конце свое имя, и, сделав приписку о том, что ее заявление является добровольным и правдивым, вернула листы Джону Крэйгу.
— Благодарю вас, мисс Мартин. — Он поместил заявление в простую темно-желтую папку, которую положил в ящик стола, и вызвал секретаря. — Буркели уже здесь? Хорошо. Дайте знать послу, что мы в его распоряжении.
Через несколько минут они с Кендрой входили в кабинет посла. Она увидела американский флаг, портреты президентов США и Франции и на почетном месте, над массивным, красного дерева столом посла, огромный герб Соединенных Штатов.
Среди этих символов безмерной мощи государства Кендру сковало чувство благоговейного трепета. В таком окружении она чувствовала себя не в своей тарелке, несмотря на ободрительную улыбку посла Виттингтона, который шагнул вперед, чтобы представить троих людей, стоявших рядом с ним. Реми не было видно.
— Месье Буркель, мадам Буркель, позвольте представить вам Кендру Мартин. Мисс Мартин, позвольте представить вам дедушку Реми, Жан-Мишеля Буркеля, и родителей Реми, Лорана и Надин Буркель.
Кендра тотчас узнала Жан-Мишеля Буркеля по фотографиям, готорые на протяжении многих лет видела в газетах и журналах. Как ни хорошо был сшит, явно на заказ, его легкий шерстяной костюм, он не мог скрыть мощных, массивных плеч и толстой, прямо-таки бычьей шеи. Седой ежик коротко стриженных волос подчеркивал квадратность головы. Старший Буркель обладал внутренней значительностью, которая сквозила во всем: в величественной осанке, в пронизывающем взгляде — и, словно ему не было восьмидесяти лет, прямо-таки излучал жизненную энергию.
Кендра решила, что он во всех смыслах потрясающий старик.
Лоран и Надин тоже производили впечатление, но по-другому. Неукротимая мощь, которая составляла ауру Жан-Мишеля, в родителях Реми превратилась в ауру здоровья, престижа и изысканности — безукоризненная ухоженность, дорогая одежда, а у Надин еще и роскошная косметика. Их разница в возрасте составляла больше десяти лет: Лорану было явно за сорок, а Надин едва ли исполнилось тридцать. Но не это поразило Кендру — она знала, что в Европе мужчины часто женятся на девушках гораздо моложе себя. Ее удивляло самообладание этой пары. Ни в их поведении, ни в выражении их лиц ничто не говорило о перенесенном испытании. Случись что-либо подобное с Кендрой, она не смогла бы так владеть собой. У нее бы наверняка был нервный срыв, и ей ничего не удалось бы скрыть.
— Мадемуазель Мартин, примите благодарность моей семьи за спасение жизни моего внука и возвращение его нам. — Жан-Мишель осторожно взял руку Кендры, поднес к губам и поцеловал воздух в миллиметре от ее пальцев.
Этот жест старомодной учтивости изумил Кендру: из того, что она читала о Жан-Мишеле, складывалась репутация человека безжалостного и грубого как в бизнесе, так и в закулисной политической игре.
— Рада быть вам полезной, месье Буркель, но моя заслуга только в том, что я случайно оказалась в нужном месте в нужный момент.
— И не побоялись вмешаться, хотя все это вас не касалось. — Английское произношение Лорана Буркеля несло на себе отпечаток Оксфорда или Кембриджа. Лоран был выше и гораздо стройнее Жан-Мишеля, но внутреннюю значительность и пронизывающий взгляд унаследовал в полной мере.
