Эллен Фьестад - Вместе мы удержим небо
— Тебе передали, что картины должны быть готовы завтра к утру? Уйдет целый день на то, чтобы все их развесить. Прибрать потом, расставить все, ну и вообще. Решение руководства.
Лука отмахивается. Что, у него свои картины готовы уже, что ли? Чего суется не в свое дело.
Лука, скорчившись, садится на корточки; каблуки сапожек помогают ей удерживать равновесие, кисть лежит на полу рядом с ней.
Йорген все еще стоит в дверях:
— У тебя все в порядке?
Светлая челка падает ему на лоб, закрывая лицо. Лука не смотрит на него.
— Это ты работаешь пилой?
— Я.
— А у тебя получается?
Он осторожно делает один шаг в комнату. Переминается с ноги на ногу. Рассматривает ее картину. Показывает пальцем:
— Слушай, а вон та линия. Она так и должна проходить?
— Отвали! И хватит мне мозги пилить своей пилой!
Головная боль выедает ей глазные яблоки изнутри черепа.
Йорген моментально разворачивается и осторожно прикрывает за собой дверь. В мастерской наступает тишина. Лука срывает картину со стены; краска не успела высохнуть, Лука не обращает внимания на то, что испачкала одежду. Она швыряет картину в угол, срывает с себя рабочий халат и вбегает в мастерскую к Йоргену. У того защитные очки косо сдвинуты на лоб, дрель в руках слегка приподнята.
— Я же больше не пилю ничего.
— Ну и не пили.
— Ты что, уходишь?
— Что ты увидел в моей картине?
— А можно, я еще раз посмотрю?
— Она не готова еще.
— Но ведь... все должны выставить хотя бы по одной картине. А то в следующий семестр не допустят к занятиям.
— Я не буду участвовать в выставке.
Дрель в его руках опускается. Йорген смотрит на тяжелую дверь, захлопнувшуюся за Лукой. Хлопок двери отдается эхом. Потом наступает тишина. Оглушительная.
10
Лука ворочается на взмокшей простыне.
Просыпается рывком из-за того, что об оконное стекло что-то брякнуло. Она приподнимается на локтях и выглядывает из-за занавески. Отшатывается назад, когда от удара камнем стекло покрывается трещинами. Вскакивает на ноги и распахивает окно:
— Ты чего, совсем одурел, убить меня хочешь?
Гард стоит во дворе под окном, разведя руки в стороны.
— Давай быстрее, выставку уже открыли, мы и так опаздываем!
Лука смотрит на трубку домофона. Она болтается на шнуре, свешивающемся со стены до самого пола. Погасший мобильник лежит в кармане брюк. Лука снова оборачивается к окну:
— Я не пойду.
— Еще как пойдешь! Давай-ка одевайся, да поживее, я не собираюсь торчать тут сто лет!
— Я не успела закончить картины.
Лука закрывает окно, задергивает гардины и как раз успевает натянуть на голову одеяло, как через закрытое окно в комнату влетает камень размером с кулак. Луку аж трясет от злости; она натягивает одежду и бросается вниз по лестнице, чтобы высказать Гарду все, что она о нем думает.
Как только она оказывается на улице, Гард обхватывает ее за талию и тащит вперед, подталкивая в поясницу. Лука сопротивляется со всем упорством, на какое способна, но он все же сильнее.
— Я не хочу, не пойду, — шипит она, сжимая зубы.
— Еще как пойдешь. И захочешь.
Гард толкает ее перед собой в направлении школы. Он идет широким шагом, ей приходится семенить.
— Черт возьми, Лука. Ты должна понять, что невозможно всегда все успевать. Совершенно не обязательно добиваться совершенства во всем. Иногда приходится просто делать свое дело и смотреть, что из этого выйдет.
Гард тянет Луку через дорогу.
— А стекло в окно придется на фиг тебе вставлять.
Они заходят в школу; мастерские переделаны н выставочные залы. Все стены покрашены белой краской, от опилок не осталось и следа. Щепки, мусор — все убрано. Остались только чистые белые стены, на которых развешены картины, и вокруг картин толпится народ. Повсюду люди, в руках они держат бокалы с шампанским и стаканы с пивом; не стихает гул голосов, смех, вопли детей, повсюду плотная стена человеческих тел; Лука потеет, пытается найти хоть какое-то местечко, где есть воздух, но Гард тянет ее за собой дальше, крепко ухватив ее руку выше локтя. Гард комментирует картины, разговаривает с людьми; Лука смотрит в пол, она не в настроении болтать. Приходит сообщение от матери. Из-за плохой погоды отменили поезда, они с Финном не смогут приехать. На сегодняшний день это единственная хорошая новость. Гард увлекает Луку дальше. Они входят в комнату, где обычно работает Лука. Она украдкой бросает взгляд в тот угол, куда она отшвырнула от себя картину. Ее там нет. Потом она вдруг видит свою картину, и страх одним ударом разрубает ее надвое, обнажив все спрятанное внутри, как у разрубленной мясной туши: ее картина висит на стене рядом с другими; она не закончена, но кто-то повесил ее здесь. Лука не верит своим глазам, она не в состоянии пошевелиться, стоит и не сводит глаз с картины.
— А это не...? — Гард смотрит на Луку.
Лука медленно приближается к картине, расталкивая немногочисленных посетителей, стоящих перед ней. Люди тихонько переговариваются, показывая на картину, где изображена нефтяная платформа. По огромным стальным опорам потоками стекает кровь. Широкие мазки краски, которую она выдавливала на полотно прямо из тюбиков, оказывают как раз то воздействие, какое она и задумывала. В бурлящем море под платформой барахтается истощенный белый медведь. На платформе стоит ухмыляющийся человек, в котором легко угадывается министр нефтедобычи и энергетики; в руках он едва удерживает гору золотых монет. На отвороте пиджака у него значок в виде норвежского флага.
Лука видит, что в углу стоит Йорген. Улыбается. Она смотрит на него, прищурившись, и изображает руками, как его задушит.
11
Вчера было Рождество. На дорогах гололед, водитель хмур и неприветлив. Лука устраивается на заднем сиденье автобуса, который отвезет ее назад, в Осло.
Она сидит, прижавшись головой к холодному стеклу автобусного окна. Дышит на него, на стекле образуется и пропадает кружочек, состоящий из капелек росы. За окном проплывает здание навсегда закрытой начальной школы.
Вернувшись домой на хутор, она увидела, что на двери, на привычном месте, нет больше керамической таблички, которую она сама сделала, когда ходила в эту самую школу. Нет таблички с четырьмя именами: ее, брата, матери и отца. Но и никакая новая табличка не приделана. Будто там и вовсе никто не живет.
Если бы они повесили новую табличку, вписали бы они и ее имя? Ей пришлось постоять, взять себя в руки, прежде чем она нашла в себе силы повернуть дверную ручку и войти.
