Кристин Арноти - У каждого свой рай
Словоохотливая Элеонора высказывала свои соображения по поводу супружеской жизни. Мой отъезд мог быть реальным. Однако совместная жизнь с Марком в течение восьми лет искалечила меня. Женщина с клюкой нуждалась в мужчине с клюкой.
– Я жду твоего уточнения завтра в это же время. Затем я тебе позвоню из Сан-Франциско, когда ты будешь уже здесь. Ты можешь оставаться на все лето, если тебе захочется…
Мое сердце зашлось от благодарности.
– Спасибо, Элеонора. Она добавила:
– Что касается Марка, все уладится. Мужчина в процессе мутации становится непредсказуемым.
Мысленно я представила Марка, помещенного в колбу. Через прозрачную стенку он мне протягивал счет за телефонный разговор.
– Элеонора, я тебе очень признательна, действительно, ты очень…
– Не говори ничего. Это могло бы случиться и у меня с моим типом. Я тебе расскажу о нем. Он немного сложный, но приятный.
Преданная Элеонора. По улице промчалась пожарная машина.
– Надеюсь, это не ваш дом горит? – воскликнула Элеонора.
– Нет. Обнимаю тебя.
– Чао, дорогая, – сказала она.
Я осталась у телефона. У меня была надежная крыша в Нью-Йорке, что мне позволяло с большой легкостью отдать часть денег маме.
Несколько лет тому назад Элеонора провела у нас три недели. Благодаря ей мы смогли проверить на практике дорогую нашему сердцу теорию: жить с открытыми дверями и принимать гостей. Элеонора была моей лучшей подругой во время двухлетней учебы в Нью-Йорке. Она жила тогда в комнате, которую ей снимали родители. В Париже позже я рассказала Марку об Элеоноре. Дурочка, какой я была в ту пору, я ему наговорила лишнего. Он был в очень приподнятом настроении, ожидая приезда к нам американки-красавицы. Она приехала на Пасху, волоча свой единственный багаж – огромную сумку из цветной ткани. Я была счастлива и благодаря ей беззаботна, как во время моей учебы в Нью-Йорке. Она нас щедро одарила подарками, я тотчас повесила на дверь ванной комнаты огромный плакат с гориллой. Она привезла мне маленькие флакончики с маслом жожоба и помогала мне на кухне приготовить ужин. Мы смеялись до слез, позабыв о кастрюлях на газовой плите, запах горелого вызвал у нас новый взрыв смеха.
– По-французски вы говорите: «Дело дрянь», не так ли?
Корчась от смеха, я сказала, что это правильно, но некрасиво.
Вначале при появлении Марка мы умолкали, и он чувствовал себя неловко.
– Мне бы хотелось тоже посмеяться.
Ему доставались небольшие порции вранья вперемешку с правдой.
– Он знает о Бенжамине? – спросила у меня Элеонора.
– Он подозревает кое о чем, но он не хочет об этом знать. Правда. Он очень ревнив.
– Ясное дело. Он боится сравнения.
– Не думаю. Он буржуа.
– Но все же мужчина. Чем меньше он знает, тем лучше.
Элеонора знала меня незамужней, свободной и упрекала меня за верность Бенжамину которую, как она считала, он не заслуживал.
– Он тебя бросит, – говорила она.
Приехав в Париж, Элеонора видела меня с мужем в обустроенной жизни. Она проявляла научный интерес к нашему браку. С восхищением убеждалась в нашем счастье.
– Он, пожалуй, красивый парень, твой Марк, – заметила она однажды.
Я не опасалась ее. Мы шли с Марком по накатанной нашими привычками дороге. Мы обращались друг к другу «дорогой», «любовь моя». Элеонора постигала с удовольствием супружескую жизнь французов. Она спросила у нас, не были ли мы «swingers», я не поняла, почему Марк покраснел.
Обычно утром и вечером Марк расхаживал голым. В конце первой недели он позабыл о присутствии Элеоноры, однажды я услышала крик. Марк вбежал в спальню.
– Ты слышала, как она кричала?
– И тем не менее ты совсем не похож на сатира…
– Ах так? – произнес он разочарованно.
Уверенная в себе, привыкшая обращать на себя внимание и покорять, я не испытала и тени ревности.
– Как ты находишь Элеонору?
– Приятная кобыла…
– Ты преувеличиваешь.
Я мурлыкала от удовольствия. Оскорбительный комплимент меня очаровал. Мне нечего было бояться. Постепенно присутствие Элеоноры начало сказываться на наших интимных отношениях. Она занимала маленькую комнату, нас разделяла стена, тонкий слой бетона с хорошей акустикой. Мы слышали, как она чихала вздрагивая. Будучи скромными и стыдливыми, мы не прикасались друг к другу, чтобы не привлекать внимания. Вначале мне было трудно привыкнуть к мужчине в доме. До замужества у меня были короткие связи, за исключением романа с Бенжамином. Акт, который называют любовью, не был обременен обязательством приготовить еду или пить кофе по утрам. Мимолетным увлечением был друг, приятель, соучастник, влюбленный. Но он уходил, или я упаковывала вещи. Радость или разочарование имели одинаково быструю развязку. Марк любил меня такой, какой я была. Этот простой подход был таким же полезным, как и экономным. Позиция Марка располагала к лени. Я не прилагала никаких усилий, чтобы быть соблазнительной.
Марк не понимал различия между бюстгальтером для кормилицы и бюстгальтером из черных тонких, как паутина, кружев. Так он говорил, и мне хотелось убедиться, что он не лгал. Однажды из-за забастовки в лицее я оказалась свободной. В результате длительных поисков я смогла купить под испытующим взглядом чересчур накрашенной продавщицы прозрачное дезабийе, бюстгальтер с отделкой из сатина и соответствующие трусики. Вечером я подкрасила глаза, надушилась дорогими духами и вошла в спальню на каблуках в семь сантиметров. Едва удерживая равновесие, я обратилась к нему:
– Ну как, дорогой…
– В чем дело?
Погруженный в чтение английского научного журнала, он даже не взглянул на меня. Он был раздражен чтением. Незнакомые слова он должен был записывать на скорую руку, а потом искать в словаре.
– Дорогой…
– Да, – сказал он.
Он поднял голову.
– Уже началась распродажа? Ты покупаешь, что угодно. – Затем добавил: – Я не собираюсь еще спать, я должен закончить эту статью. Если у тебя есть дела… Не тяни…
В фильмах после трепетной любовной сцены героиня кладет голову на грудь, часто волосатую, героя и засыпает, обессиленная, камера удаляется. Затем мы их снова видим изысканно одетыми и неутомимыми за завтраком. В реальной жизни супруги, у которых общая спальня, автоматически совершают жертвоприношение. Жертвой становится другой. Тот, кто страдает от газет, которые читаются в кровати, от журналов, которые падают с глухим звуком на пол, от этой лампы, проклятой или благословенной, в зависимости от того, кто ею пользуется. Деньги приносят счастье, если их нет, то у каждого – своя ночь. Мне казались варварскими западноевропейские принципы, которые помещают супругов в одну кровать, как в парный гроб.
