Барбара Вуд - Колыбельная для двоих
— Да.
— В одиннадцатом классе?
— Да.
— Учеба уже практически закончилась?
— Да.
Вытирая руки о бумажное полотенце, доктор Вэйд повернулся к ней, улыбнулся и облокотился на раковину.
— Представляю, как ты рада. Есть уже планы на лето? Поехать, например, куда-нибудь?
Она покачала головой.
С улыбкой и тоном человека, который знал ее всю жизнь, доктор Вэйд продолжал задавать ей различные вопросы. Мария ограничивалась короткими, едва слышными «да» или «нет» и честно пыталась вспомнить, болела ли она в детстве корью или коклюшем, переносила ли тяжкие заболевания, страдала ли частыми головными болями, приступами тошноты и еще какими-то вещами, значения которых она даже не поняла.
Ее ответы, казалось, удовлетворяли доктора Вэйда. Он делал какие-то пометки в ее карте и время от времени поглядывал на нее.
— Хорошо, Мария. Давай теперь поговорим о твоей проблеме. Ты можешь описать мне свои симптомы?
Она подробно рассказала ему о мучавшей ее последние три дня апатии и тошноте и отвергла его предположения о больном горле, диарее, рвоте, головной боли, насморке и температуре. Все это время его серебристая ручка, сверкающая в ярком свете ламп, строчила по бумаге. Когда он щелкнул ручкой и убрал ее в карман, в дверь тихо постучали. В комнату вошла медсестра и закрыла за собой дверь. Она молча протянула ему какие-то разноцветные бумаги.
Воцарившаяся тишина казалась Марии оглушительной и некомфортной. Она наблюдала за лицом доктора Вэйда, который читал принесенные ему бумаги: сначала желтую, потом красную, затем голубую и наконец белую. За все это время выражение его лица ни разу не изменилось.
Когда он наконец вложил бумаги в медицинскую карту и с улыбкой взглянул на нее, сердце Марии ушло в пятки. Наступал момент, которого она так боялась.
Пальцы доктора Вэйда оказались на удивление холодными. Он аккуратно ощупал ее шею, оттянул нижние веки, проверил уши и, взяв ее за подбородок, засунул ей в рот шпатель и посмотрел горло. Голос его был спокойным и расслабленным.
— Что планируешь делать после окончания школы?
Холодный стетоскоп прыгал по ее спине.
— Не знаю. Наверное, буду поступать в Беркли.
— Моя альма-матер. Вдохни, пожалуйста. Задержи дыхание. Теперь медленно выдыхай.
— Еще я думала о том, чтобы присоединиться к Корпусу мира.
— Еще раз, пожалуйста. Вдох, задержка, медленный выдох. — Холодный диск стетоскопа перепрыгнул на другое место. — Корпус мира, серьезно? Мне всегда казалось, что это очень увлекательно.
Он встал перед ней. Доктор Вэйд сбросил с нее верхнюю часть платья и поставил стетоскоп под ее левую грудь. Мария закрыла глаза.
— Я тоже мечтал о каком-нибудь диком месте, например о Восточной Африке, — тихо сказал он, — но, так уж получилось, этим «диким» местом стала для меня долина Сан-Фернандо.
Мария выдавила из себя некое подобие улыбки и с облегчением вздохнула, когда доктор убрал стетоскоп. Затем он постучал небольшим молоточком по ее коленям и провел ручкой по ногам.
— Ляг, пожалуйста.
У Марии пересохло во рту. Она вытянулась на столе, сжав кулаки, и уставилась в потолок, пока доктор Вэйд ощупывал ее живот. Когда он задрал ее платье почти до самой шеи и обнажил грудь, у нее перехватило дыхание.
— Подними правую руку над головой, пожалуйста.
Она снова закрыла глаза. Его пальцы начала ощупывать подмышечную впадину и грудь. Она вздрогнула.
— Больно?
— Да, — прошептала она.
Он снова нажал на грудь.
— А здесь?
— Тоже.
— А здесь?
— Тоже…
Затем он повторил эту же процедуру с другой грудью.
— Скажи мне, Мария, что хуже: идти на прием к терапевту или к стоматологу? — спросил он.
Она распахнула глаза. Доктор Вэйд с улыбкой смотрел на нее.
— Ну, я…
— По мне, так нет ничего более ужасного, чем поход к стоматологу. Знаешь, Мария, мне неловко об этом говорить, но когда я иду к стоматологу, пусть даже поставить пломбу, я пью успокоительное, потому что мне так страшно, что у меня ноги подкашиваются.
Ее глаза округлились.
— Так больно?
Из ее уст вместе с выдохом вылетело слово «да».
Когда он наконец опустил платье и отошел, Мария, не дожидаясь его разрешения, села. Она взглянула на медсестру, которая по-прежнему улыбалась ей застывшей на ее губах улыбкой.
Доктор Вэйд вернулся к раковине и начал что-то писать в ее медицинской карте.
— Скажи мне, Мария, — сказал он, не глядя на нее, — когда у тебя началась менструация? Сколько лет тебе было?
Уши Марии вспыхнули.
— Э… э… когда мне было двенадцать.
— Цикл регулярный?
Она облизала верхнюю губу сухим языком.
— Э, да. То есть нет. Иногда это двадцать пять дней, а иногда больше тридцати.
— Когда была последняя менструация?
— Ой…
Она сглотнула и напрягла память. И тут она пришла к ней, та мысль, которая ускользнула от нее в школьной раздевалке. Она нахмурила лоб.
— Я что-то не помню.
Он кивнул и продолжил делать записи.
— Попробуй вспомнить. Это было меньше месяца назад?
Она бросила взгляд на медсестру и очень удивилась, увидев, что ее не смущают подобные вопросы.
— Кажется, нет. Дайте мне подумать. — Мария задумалась. Она не отмечала в календаре «критические дни», как это делали многие девочки; считала это абсолютно бесполезным занятием. Она вспомнила события мая, затем апреля и поняла, что это было давно. — Думаю, перед Пасхой.
Доктор Вэйд кивнул и сделал еще одну запись в карте. Затем он положил ручку в карман и одарил Марию очаровательной улыбкой.
— Мы почти закончили. Ты была настоящим ангелом. Я на минутку выйду, но обещаю скоро вернуться.
Однако через минутку доктор Вэйд не вернулся. Вместо него пришла медсестра, которая помогла Марии одеться и проводила девушку в уютную, красивую комнату.
Стены комнаты были отделаны темным деревом и увешаны полками с внушительного вида книгами. Повсюду висели гравюры и акварельные картины, оформленные в рамки дипломы и сертификаты. На тяжелом деревянном столе лежала огромная стопка медицинских журналов, которая, казалось, вот-вот упадет, подвижная скульптура лыжника, подставка для карандашей, настольная лампа и фотография женщины, обнимающей двух подростков.
Когда доктор Вэйд вошел в комнату и тихо закрыл за собой дверь, Мария вжалась в кожаное кресло и попыталась напустить на себя как можно более спокойный вид. Она очень сожалела, что с ней не было ее сумочки, так бы она смогла сжимать ее, а не собственные пальцы. Он сел за стол, разложил перед собой карту и бумаги и тепло улыбнулся Марии.
