Мейвис Чик - Любовник тетушки Маргарет
— Можешь себе представить, — шепотом сообщила Джилл, — она считает, что Канада — прекрасное место для жизни. Нет, ты только вообрази!
Аманда выросла безмятежной и хорошенькой, как мать, но в отличие от матери начисто лишенной романтической жилки. В этом она оказалась точной копией Дэвида. В ее годы Джилл мечтала об охряно-лазурных пейзажах Адриатики и бархатистом ночном воздухе, напоенном ароматом жасмина.
Округлившийся в последнее время Дэвид был теперь президентом какой-то англо-японской финансовой группы со штаб-квартирой в Ньюкасле. Их дом имел впечатляюще георгианский вид. Уютный, несмотря на внушительные размеры и великолепие, он смотрел фасадом на Шевиот-Хиллз. У Дэвида было много общего с Джулиусом: некогда он тоже путешествовал в «магическом автобусе» хиппи, а потом облачился в застегнутый на все пуговицы официальный костюм. Джилл, всегда болтавшаяся где-то между тем и этим, в конце концов, сдалась на милость реальности, послала воздушный поцелуй несбыточным мечтам, родила двух детей, воспитала их, а теперь выращивала овощи на продажу.
— Тебе следовало взять пример с меня и выйти замуж за какого-нибудь богача, — говаривала она прежде. В последнее время я уже не слышала от нее этих слов.
Ее мне особенно недоставало, не только потому, что эта вечеринка была вехой в нашей с Саскией жизни, но и потому, что я надеялась, — Джилл останется у меня и мы с ней вдоволь наговоримся. Похороны и расставания вселяют тревогу, а подруга могла меня успокоить, пока я снова не войду в колею. Может, она даже порекомендовала бы какого-нибудь ухажера, эдакого идеализированного обожателя. Такие вещи она любила. Кроме того, во время оглашения завещания миссис Мортимер хорошо было бы иметь рядом человека, который не считает меня бессердечной. Оглашение завещания — еще одно занятное совпадение — должно было состояться в тот самый день, когда отплывал корабль, за что я возблагодарила судьбу: будет о чем подумать, кроме отъезда Саскии.
То, что меня тоже пригласили присутствовать, удивления не вызывало. Я ожидала, что миссис Мортимер оставит мне какую-нибудь символическую безделицу в знак нашей дружбы, потому что она сама на это намекала, но что именно это будет, я понятия не имела. Разумеется, фантазировала, но единственная вещь, о которой я мечтала, была слишком ценной, чтобы выпустить ее за пределы семьи.
В последний перед отъездом Саскии вечер мы с ней — только вдвоем — пошли во французский ресторан «Яблоко любви», от души веселясь по поводу названия, хотя Саския и заметила:
— А мы с тобой и впрямь чуть-чуть похожи на расстающихся влюбленных, разве нет?
«Неужели действительно похожи?» — подумала я. Мне это не казалось правильным.
Саския выглядела и говорила как совершенно взрослый человек.
— Интересно, каким он окажется? И понравятся ли мне его работы? Судя по всему, у отца очень большая студия, и мне найдется в ней маленький уголок, если я захочу поработать. Разумеется, я постараюсь немного попутешествовать, но база — своего рода приют скитальца — будет у него. — Она рассмеялась.
Я тоже попробовала улыбнуться, но безуспешно — мне было больно, и не было сил притворяться.
— Думаю, мы поладим, — заметила Сасси.
Я не сомневалась, что так и будет. Какому же отцу не приятно встретиться с совершенно взрослой, красивой и талантливой дочерью, которой к тому же нечего от него не нужно, кроме крыши над головой? Смириться с этим оказалось нелегко, но это вовсе не являлось поводом для того, чтобы хранить кислую мину. Стараться предотвратить их встречу было бы все равно, что стараться предотвратить восход солнца. Она была неизбежна.
В конце ужина я осторожно, как бы невзначай, хотя сердце сжималось, спросила:
— Что ты чувствуешь, когда думаешь о нем?
— То же, что чувствую, сидя перед чистым листом бумаги, — ответила она. — В конце концов, ведь прошло семнадцать лет. Люди меняются. Наверное, мне хотелось бы, чтобы он тогда не уезжал.
Я едва удержалась от соблазна сказать, что это единственное, за что я ему благодарна.
Она как-то странно посмотрела на меня.
— Для меня все это — как волшебная сказка братьев Гримм. Что-то страшное, но далекое, оставшееся в прошлом. Не думаю, что он по-прежнему пьет и лихачит за рулем. А ты?
Я ласково погладила ее ладонь.
— Надеюсь, что нет. — Но вдруг глупое предчувствие охватило меня. — Только ты все же будь осторожна!
Саския улыбнулась, и на миг показалось, что она гораздо старше меня.
— Буду пристегиваться ремнем безопасности, — пообещала она. — В буквальном и переносном смысле.
Я сменила тему. Пока она с горящими глазами говорила обо всем, что собиралась там делать, а я молча наблюдала за ней, в голове вертелась мысль: как же причудливо переплелись в ней черты обоих родителей. Лицо Саскии напоминало мне и ту, кого я любила, и того, кого презирала, и я подумала: не из-за этой ли двойственности ее отъезд кажется мне не только приемлемым, но и правильным?
Не первой молодости влюбленные, сидевшие за соседним столиком в ожидании сдачи, сожалели о том, что вечер подошел к концу. Он ерошил ее изящно уложенные волосы с проседью и смотрел на нее с величайшей нежностью, а она, глядясь в маленькое зеркальце, подкрашивала губы. Потом поправила прическу, словно Леонардо, улыбнувшись собственному отражению, и сказала:
— Не нужно, чтобы он видел меня растрепанной. Мы должны быть осторожны…
После этого он взял свой портфель, она — сумку, и, рука в руке, они вышли на улицу.
— Честно сказать, в их возрасте… — хихикнула Саския.
Я слегка обиделась:
— Они вовсе не такие уж старые. Значит, ты считаешь, что и в моем…
Сасси перевела взгляд на меня и со смесью удивления и смущения, явно стараясь загладить неловкость, проговорила:
— О, но ведь у тебя есть Роджер.
— Да, — согласилась я, делая знак официанту принести счет. — Конечно, есть. — Но, представив, как влюбленные медленно шагают рядышком там, в ночи, почувствовала явственный укол зависти.
Десятью минутами позже, идя домой, тоже рука в руке, мы поравнялись с большим красным автомобилем, припаркованным у станции метро «Холланд-парк», и я узнала изящную прическу женщины-водителя. Она сидела одна, положив руки на руль и глядя на вход в метро с выражением глубочайшего страдания на лице. Холодок зависти стыдливо уполз прочь. Кому на земле пришло бы в голову завидовать такому?
— Что ты будешь делать завтра, когда проводишь меня? — спросила Саския. — Тебе непременно нужно чем-нибудь заняться.
— Ты имеешь в виду — отметить твой отъезд?
