Луиза Винер - Большой обман
— Ты о своей маме?
— Да. — Глаза у меня опущены. — И обо всех нас.
Фрэнк сидит неподвижно и о чем-то думает. Он смущен и явно хочет оказаться подальше отсюда. Внезапно Фрэнк прокашливается, достает из кармана мятый конверт и протягивает мне:
— Возьми. Я должен был передать его давным-давно. Надеюсь, я не упаду в твоих глазах окончательно.
— Что это такое?
— Твой отец оставил для тебя. После того как мы запретили ему появляться на похоронах.
Последние слова он просто выдавливает из себя, будто что-то гадкое и неприятное.
Дыхание у меня перехватывает в буквальном смысле этого слова.
— Вы запретили ему приезжать? — сиплю я, как только вновь обретаю дар речи.
— Да. Так пожелала бы твоя мама. Чтобы ничто не выводило тебя из равновесия. Чтобы ты сама разобралась во всем. Безо всякого внешнего вмешательства.
— Не могу понять. Я-то думала, вы даже не знаете, где он.
— Он как-то связывался с нами. Незадолго до смерти твоей мамы. Видимо, хотел с ней повидаться.
— И вы ему не позволили?
— К тому времени она уже была слишком слаба. — Фрэнк глядит на свой пустой стакан. — Это свидание ее бы только расстроило.
— Это неправда. — Внезапно я все понимаю. — Она хотела его видеть. Я точно знаю.
Фрэнк прижимает к губам носовой платок и принимается отковыривать от стола прочно въевшийся клок мха. Наконец мох отодран.
— Да, — говорит Фрэнк, — все это время я часто думал об этом. Иногда мне казалось, что мы поступили неправильно.
Моя сигарета догорела почти до конца, от нее остался крохотный пылающий окурок, и я не понимаю, почему он не жжет мне пальцы.
— Почему ты только сейчас говоришь мне об этом? — Я отчаянно пытаюсь прочесть ответ у него на лице.
— Я ждал, пока у тебя в жизни все уложится, — быстро отвечает он. — Марджи и я считали, что лучше обождать.
Вот так: вся моя жизнь летит кувырком и все возвращается к истокам.
Мы оба стараемся собраться с мыслями. Избегая смотреть друг другу в глаза, мы концентрируемся на наших стаканах. Фрэнк поправляет стрелку на брюках и встает. Ему кажется, что я собираюсь сказать еще что-то, и он медлит. Но я молчу, и Фрэнк слегка похлопывает меня по плечу и удаляется. Я слышу, как хрустит гравий под его ногами; стараясь успокоиться, он делает большие, размеренные шаги и, перед тем как войти в дом, останавливается. Я чувствую взгляд Фрэнка, но не реагирую. Я жду, пока он скроется в доме, и лишь тогда, затаив дыхание, вскрываю грязный конверт.
В конверт не вложено ни письма, ни даже открытки, только маленькая блестящая книжечка со спичками — новенькая и красивая. Под крышкой синими чернилами аккуратно написано:
Не унывай, мой маленький гений!
Однажды ты поймешь, что все это было к лучшему.
Вечно любящий тебя папа.
6
Уже два часа ночи, но, несмотря на полторы бутылки вина, выпитые по возвращении домой, я никак не могу заснуть. Джо лежит рядом со мной — и вздрагивает, и улыбается во сне, — а я разглядываю трещины на потолке и вслушиваюсь в тиканье будильника. Время от времени Джо переворачивается с боку на бок. Глаза у него при этом открываются.
— Тебе не спится?
— Нет. Спи сам.
— Ты все думаешь про отца?
— Да, — говорю я. — Про нашу последнюю встречу.
* * *На зубах у меня тогда были металлические скобы для исправления прикуса. Есть хрустящий картофель мне было нельзя, а он, разумеется, принадлежал к числу моих любимых блюд. Было второе апреля — мой день рождения, мне исполнилось десять, — и начался этот день отвратительно. Фрэнк подарил мне набор для шитья вместо «Путеводителя по удивительным фактам в области астрономии», который я его просила купить, а близнецы потихоньку слопали весь крем с моего праздничного торта «Космический челнок». Ко всему прочему Фрэнк выпендрился и купил на всех нас (пять человек) билеты на представление иллюзионистов. Мои гадкие сводные братья все утро старались улучить момент и уколоть меня «волшебной палочкой». Я отбивалась.
Мы уже были в дверях, когда в холле зазвонил телефон. Прежде чем подойти к аппарату, мама тщательно застегнула все пуговицы на пальто — наверное, в глубине души надеялась, что телефон перестанет звонить, — и я уже знала: это папа. Это было ясно хотя бы по тому, как мама поправляла прическу и проверяла, ровная ли у нее челка. К тому же она тайком глянула в зеркало — не размазалась ли темно-фиолетовая помада?
Наверняка папа спросил, как можно повидаться со мной, ведь мама недовольно сказала, что наш день уже распланирован, и добавила, что это на него похоже: откладывать все на последнюю минуту, когда уже ничего нельзя переиграть. Тут ее голос смягчился, она запнулась, и внезапно вся кровь отлила у нее от лица. И мама передумала. Она отпустит меня повидаться с отцом.
Мама и Фрэнк обменялись репликами, и мы пятеро загрузились в машину и поехали к морю. Папу я заметила за сотню ярдов. Шести футов ростом, с угольно-черными волосами, в тоненькой кожаной куртке, в зубах самокрутка. Эту куртку он носил каждый день, даже зимой. Это чтобы походить на кинозвезду, думала я когда-то. Только теперь я понимаю, что ему просто нечего больше было надеть.
Фрэнк не стал глушить мотор. Я выкарабкиваюсь из машины и со всех ног мчусь к папе.
— Привет, Рыжик, — папа гладит меня по голове, — как зубки?
— Уже немного осталось, — усмехаюсь я, обнажая свои железки.
— А как чемпионат по шарикам? — Так себе… это долгая история.
— Ну ладно, — подмигивает мне папа. — После расскажешь.
И папа смотрит на маму. Она до конца опустила в машине стекло со своей стороны и глядит на папу так грустно, будто он любимая туфля, которая порвалась.
— Мы заберем ее в четыре часа, — произносит мама бесстрастно. — Не опаздывайте.
На какую-то секунду их взгляды встречаются, и, наверное, мама успела бы сказать еще что-нибудь, если бы Фрэнк не наклонился к ней и не поднял стекло. Машина срывается с места. Мы смотрим ей вслед, пока она не сворачивает за угол и ничего поделать уже нельзя.
* * *— Ну что, Рыжик, — папа наклоняется и легонько пихает меня в подбородок, — чем для начала займемся?
— А какой у меня выбор? — спрашиваю я, наперед зная, что он скажет.
— Значит, так, — принимается загибать пальцы папа, — автодром, аквариум, мороженое, морепродукты или гигантское блюдо особых именинных устриц?
Я старательно изображаю, будто ничего из предложенного не представляет для меня особого интереса. Я знаю: у него нет денег на морепродукты или именинные устрицы, и, судя по тому, что сказал Фрэнк по пути сюда, вряд ли папа в состоянии оплатить даже автодром.