Елена Колядина - Краденое счастье
– Вот именно – несерьезно. Любовь совершенно не умеет обращаться с деньгами.
– Надежда, если мы сейчас не дадим Любушке уйти своим, выбранным ею путем, она уйдет в себя. Мы ее потеряем!
Уже целый час Люба слушала, как мама и папа спорили за стеной. Она вернулась домой под вечер – парашют унес коляску довольно далеко. Как только Люба въехала на кухню, родители поняли: что-то случилось. Нос Любы обгорел на весеннем солнце, и загар выделялся красным треугольником. Волосы слиплись, джинсы и кроссовки покрылись пылью, руки грязные, как у торговки овощами, да еще и попа застряла в продранном сиденье. Но больше всего родителей напугали глаза Любы – бессмысленные, блестящие, возбужденные.
– Любушка, что с тобой? – взволнованно вскрикнули мама и папа.
– Ты связалась с наркоманами? – догадалась Надежда Клавдиевна.
– Тебя… кто-то… обидел? – вскинулся Геннадий Павлович.
Люба подъехала к рукомойнику и плеснула на лицо холодной водой.
– Папа, растопи титан, я хочу помыться.
– Кто это сделал? – вцепившись в стол, сдавленным голосом спросил Геннадий Павлович.
– Что сделал?
– Втянул тебя в наркоманию! – закричала Надежда Клавдиевна.
– Надругался над тобой! – закричал Геннадий Павлович.
– Почему – надругался? Я не могла сама спуститься. Он меня обнял и помог слезть. А потом коляску тоже снял и посадил меня.
– Откуда снял?! – шумел Геннадий Павлович.
– С джипа.
– Ты попала в автоаварию! – вскричали Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. – На тебя джип наехал?!
– Нет, это я на него упала сверху.
– С моста, что ли? Говори толком, Люба!
– Да вы же мне слова вставить не даете! Я летела с парашютом…
– С моста?!
– Из самолета. Я прыгнула с парашютом. Парашют отнесло от поля. Я упала с коляской на крышу джипа, вернее, на багажник. В джипе ехал прекрасный человек – Николай. Коля…
Речь Любы замедлилась, глаза опять стали бессмысленными…
Надежда Клавдиевна держалась за сердце. Геннадий Павлович медленно опустился за стол.
– Мы долго разговаривали. Коля очень переживает за судьбу нашего сущика. Я думаю, он – эколог. А потом он обнял меня, взял на руки и опустил с джипа на землю. Папа, растопи титан, мне нужно помыться, потому что я уезжаю в Москву. Мама, где диск с моими песнями?
Люба развернула коляску и поехала в ванную. Геннадий Павлович взял с подоконника газету и спички и покорно пошел за дочерью. В ванной он засунул газету в топку, поджег ее и принялся подкладывать лучину. Он молча брал поленья и колол их на чурочки, засовывал чурки одну за другой в огонь, пока не заполнил топку. Огонь затрещал, зашумело в тяге. Люба набрала воздуху и спросила напряженным голосом:
– Папа, если бы ты был мужчиной…
– Здрасте. А я – кто? – обиделся Геннадий Павлович.
– Я имею в виду, если бы ты был посторонним мужчиной… Как ты думаешь, мужчина может влюбиться в такую, как я?
– В кого и влюбляться, если не в тебя! – убежденно произнес Геннадий Павлович. – Ты у меня самая красивая в мире! Добрая, умная, талантливая, певица!
– Все родители так говорят, – грустно произнесла Люба.
– Нет, не все! Если бы я был мужчиной!.. – с жаром начал Геннадий Павлович.
– Здрасте. А ты – кто? – засмеялась Люба.
– Я имею в виду, если бы я был посторонним мужчиной, я бы тоже, как этот твой Николай, ни минуты не раздумывая, увез тебя с собой.
Люба отвела глаза.
– Потрогай, не нагрелся еще?
Геннадий Павлович дотронулся до титана.
– Теплый. Давай мойся, а то кипяток скоро пойдет. Николай за тобой когда заедет? Нам ведь познакомиться надо.
– Познакомитесь, конечно, – соврала Люба. – Ой, я полотенце забыла. Скажи маме, чтоб принесла.
Люба разделась. Уцепилась за металлическую трубу, укрепленную под потолком вдоль ванной, и, подтянувшись, перенесла тело на деревянный настил около ванны. Затем с помощью рук перекинула обе ноги, оперлась ладонями на края ванны и опустилась на дно. Открыла кран в титане и вытянулась под струей теплой воды.
«Слезла наконец-то, – проворчала коляска. – Я ведь не молоденькая, чтоб и с парашютом, и по шоссе сколько верст!»
– Любушка, это я, – постучалась Надежда Клавдиевна.
Она положила возле ванны полотенце, белье и хотела было что-то спросить. Но увидела продранное сиденье коляски.
– Дай-ка зашью скорее! А то Николай твой увидит, скажет: вот так дела! Хороши родители, девку замуж отдают, а коляска рваная. Но я, Люба, сразу тебе свою позицию говорю: я против, чтобы ты прямо сейчас уезжала. Поживите сперва у нас! Мы этого Николая и знать не знаем. Вдруг – нате вам! Дочку увозит. Что за человек? Может – плохой?
– А вдруг – хороший? – засмеялась Люба. – Мама, ты не беспокойся. Я ведь не маленькая!
Надежда Клавдиевна вздохнула и покатила коляску прочь. На кухне они с Геннадием Павловичем опустились на колени по обе стороны колес и взялись за дело: Надежда Клавдиевна приложила к сиденью кусок вырезанного из старой сумки кожзаменителя, а Геннадий Павлович снял подлокотник и подножки и принялся протирать и смазывать штыри.
– Не пущу я Любовь в Москву! – высоким голосом сказала Надежда Клавдиевна, сделав очередной нервный стежок суровыми черными нитками. – Любовь – не для Москвы. В Москве – одна суета да обман. Не пущу!
– Рано или поздно это должно было случиться, – примиряюще произнес Геннадий Павлович.
– «Коля», – передразнила Надежда Клавдиевна дочь. – Кто такой – Коля? Кто за ней в Москве этой ухаживать будет? Кто ей титан растопит? Да Коля этот небось и дров наколоть не умеет.
Мимо кухни проползла на бедре, волоча ноги в старых серебристых лосинах, Люба. Мокрые волосы еще больше придавали ей сходство с русалкой.
Геннадий Павлович и Надежда Клавдиевна дружно выдохнули:
– С легким паром, Любушка!
Вскоре отец завез к Любе начищенную, смазанную коляску. Люба закрыла глаза, делая вид, что спит.
– Любовь – глупая, простодушная! – вновь донеслось до нее, когда Геннадий Павлович выходил из кухни и приоткрыл дверь.
«Ты мать-то послушай, – посоветовала коляска. – Мать тебе худого не пожелает, потому она и называется: мать».
«Все уже решено, – решительно сказала Люба. – В пять часов утра мы с тобой уезжа ем в новую жизнь! Ой, не забыть мобильник на зарядку поставить! Хотя денег там все равно нет…»
«Это какой же поезд утром в новую жизнь едет? На Москву вроде вечером состав проходит?»
«Пешком поедем».
«До Москвы?! – возмутилась коляска. – Ты, видать, надсадить меня хочешь, в гроб вогнать! Я несогласная! Не потому, что не хочу тебя до новой жизни довезти, а просто по состоянию здоровья не могу».
«Поезд, значит, может, а ты – нет?»
