Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика
– А жена ваша шлепала его?
– Думаю, да. Владик тоже не всегда бывает прав… – сдержанно ответил папаша. – Имеет свое мнение, неверное. Но вообще мне неприятно об этом говорить. Кто кого… шлепал.
«Уж как мнето приятно!» – подумала я, но ничего бедолаге не сказала.
– Молодую няню не берите, – посоветовала я. – Лучше всего моложавую пенсионерку, которая уже вырастила своих детей и внуков. Вменяемую и доброжелательную. По возможности благополучную москвичку.
– Ясно, учту. Хотите еще кофе или вина?
– Нет. Спасибо. Вот, смотрите, я все вам написала, если вы действительно хотите чтото знать о ребенке. Не кормите насильно, присмотритесь, что он любит. И няне то же самое скажите. Я позвоню завтра, узнаю, как ваш Владик.
– Спасибо, – сказал папаша и протянул мне купюру то ли в двадцать, то ли в десять, а может, и в пятьдесят евро. Я мельком увидела только ноль на сложенной бумажке.
Я посмотрела ему в глаза. Он смотрел на меня уже не так неприязненно, как вначале. Если бы я могла купить на эти деньги большую светлую комнату для Ийки и маленький французский автомобиль – яркий, глазастый, сверкающий чистыми круглыми боками, – я бы обязательно взяла их у благодарного папаши.
– Не нужно, спасибо.
– Как это? – искренне удивился папаша.
Как я не люблю таких ситуаций!
– Давайте какнибудь… потом. Спасибо, – покачала я головой и пошла одеваться.
Он догнал меня и встал посреди коридора, не давая мне пройти.
– Этого мало, да?
Я обошла его и села на диванчик, чтобы надеть сапоги.
– Скорей всего, у вашего сына шок от всего, что произошло. Может быть, и температура от этого. Но лучше сдать кровь и другие анализы. Я выписала вам все направления, они лежат на кухне. Там есть еще мои телефоны, мобильный и домашний, в кабинете телефона нет. Если станет хуже малышу или появятся какието срочные вопросы – звоните, не стесняйтесь. Мне многие звонят.
Он неожиданно присел передо мной на корточки:
– Объясните мне…
– Что?
Я посмотрела ему в лицо. Сейчас он сидел рядом со мной и наверняка видел мои уставшие за эти дни от слез глаза. А я видела синяки у него под глазами. Да, он говорил, что мальчик плохо спит и он, естественно, не спит вместе с ним. Скорей всего, самто папаша засыпает, а малыш его будит, как когдато будила меня
Ийка. Если она вдруг просыпалась ночью или не могла заснуть вечером, то сильно трясла меня ручкой за плечо и громко говорила в темноте: «Мам, не спи! Повернись ко мне!»
Папаша улыбнулся. Вблизи его лицо показалось мне очень симпатичным.
– Вы так сейчас смотрите на меня… – Он попрежнему сидел передо мной на корточках и на самомто деле смотрел на меня он, а я ушла в воспоминания. Мне сейчас все дети – маленькие, большие – чемто напоминали мою Ийку. – Так смотрите, как будто мне три с половиной года…
– А мне – сто, правильно? – договорила за него я. – Так и есть. Мужчины никогда не вырастают до конца. Не теряют маленького мальчика внутри себя, – пояснила я в ответ на его ироничный взгляд. – Они капризны, как малыши, эгоистичны, непостоянны, легко увлекаются, любят играть, менять игрушки, ломать их, делать больно и смотреть – что из этого получится…
Наверно, он ожидал более суровых слов и облегченно засмеялся. Поэтому я продолжила:
– Не пейте много вина, папа Владика. Не так уж оно полезно. Лучше принимайте ту же микстуру, что я выписала для вашего сына.
– Хорошо, тетя доктор, – вздохнул тот. – Вы позволите? – он взял мою правую ногу за щиколотку и впихнул ее в сапог, потом встал с корточек, чтобы подать мне мою неказистую шубку, которая была очень симпатичной при покупке, когда я, счастливая, ждала Ийку… – Пить не буду. И Владика обижать не буду. Вы ведь об этом думаете?
Я кивнула. Мне хотелось сказать: «И больше не плачьте о своей суперМаше с маленькими хищными глазками», – но я пожалела Владика. Вряд ли его папа вызовет меня после таких слов, а я хотела еще хотя бы раз увидеть этого грустного малыша и чемто помочь ему.
По дороге домой я решила зайти в магазин и чегонибудь купить на ужин, у меня, кажется, закончились даже хлеб и чай… И вдруг я с ужасом поняла – да как же я зайду в магазин?! У меня ведь сегодня украли кошелек! Я както совершенно забыла об этом… И что бы мне было не взять денег у папаши Владика? Но как было брать деньги за то, что я выслушала бедного брошенного мужа, оставленного коварной юной моделью с малышом на руках? Может, вернуться, сказать: «Ладно, давайте свои деньги. Я вам помогла, теперь вы мне помогите, а то я ведь тоже бедная, вы просто меня не спросили, как у меня дела… А так бы могли поплакаться друг другу…»
У меня вдруг мелькнула неожиданная мысль, даже несколько развеселившая меня: а ведь хорошо, что Ийки нет. Чем бы я ее кормила? Небогатые запасы, которые у меня были, отданы в беспросветный кредит подружке Настьке. А как не дать, если у той двоих кормить нечем? Есть, конечно, «летние» деньги на второй карточке, которые чтото никак не копятся в этом году, не до лета пока…
Да, плохо. Все плохо. Ну и ладно. Те, что ходят толпами, тучами, стаями, наверняка походятпоходят вокруг меня, да и пойдут мимо… Что еще с меня можно взять? Нет, стоп. Говорить так нельзя. У меня еще есть здоровье, у меня есть старенькие родители. Кстати, надо позвонить им.
Услышав голос папы, я, как всегда, почувствовала тепло и радость.
– Сашенька! Может, приедешь? Мама испекла венский пирог, который ты любишь, и слоеные пирожки с яблоками… Иечке привезешь гостинец… Как, дочка?
Я секунду помедлила и решила зайти домой, чтобы взять деньги на дорогу и на фрукты моим старичкам. Я точно помнила, что, когда стирала куртку, нашла в кармане две сторублевые бумажки… И вообще, если по дому поискать, можно еще чтото найти, в старом кошельке, например, или в копилке…
– Да, папуль, приеду, через часок.
– А Ийку не возьмешь?
– Ийку… Нет, наверно… Я спрошу у нее. Боюсь, у нее уроков много.
Папа чуть помолчал, скорей всего, услышал в моем голосе фальшь.
– У вас все хорошо, дочка?
– Да, папуль, отлично. Мы здоровы, целую! – быстро ответила я и нажала отбой.
Смогу ли я продержаться и не рассказать родителям о том, что у нас произошло? Но ведь все равно когдато придется рассказывать. А вдруг Ийка вернется? Сегодня? Завтра… Или чуть попозже… Я сама не верила в это, чувствовала, что так просто все не закончится, но говорить родителям решила именно так.
Мне трудно врать. Не считаю это особым своим достоинством – ведь часто вранье помогает строить нормальные, доброжелательные отношения с посторонними и щадить близких. Но чтобы соврать хорошо и достоверно, мне нужно сделать усилие над собой, а потом еще запомнить, что именно соврала, и не перепутать в следующий раз. Вот Ийке всегда было легко врать, с четырех лет она легко и просто могла обмануть кого угодно и чувствовать себя при этом хорошо. Я пыталась наказывать ее, не сурово, но так, чтобы запомнилось, что удобное тебе вранье – не единственный способ общаться с окружающим миром. Я лишала ее мультиков, убирала любимую игрушку на пару дней. Ийка страдала, но врать не переставала. Первый ее ход в сомнительной для нее и трудной ситуации – извернуться, чтобы не оказаться виноватой.
