Розамунда Пилчер - Дикий горный тимьян
В первый раз она услышала о Жаннетт Арчер, когда он объявил, что собирается жениться.
Шли первые дни лета, и окна ее квартиры были распахнуты настежь. Внизу миссис Тингли, соседка из четырнадцатой квартиры, высаживала герань в декоративные кадки, а мужчина, который жил через две двери, чистил машину. На крыше дома ворковали голуби, и деревья, уже одетые распустившейся листвой, заглушали доносившийся издалека шум автомобилей. Они сидели на банкетке возле окна, и Виктория пришивала пуговицу к его пиджаку. Пуговица еще держалась, и Виктория предложила прихватить ее, чтобы не оторвалась совсем. Она нашла иголку и нитку, сделала на конце узелок и воткнула иголку в выношенный вельвет, когда Оливер произнес:
— Что бы ты сказала, если бы я объявил тебе, что собираюсь жениться?
Виктория протолкнула иголку, и та вонзилась ей прямо в большой палец. Боль была мгновенной, но мучительной. Она осторожно вытащила иглу и следила за тем, как красная бусинка крови на пальце росла и росла.
— Сунь палец в рот, и побыстрей, иначе ты закапаешь кровью весь пиджак.
Но Виктория не пошевелилась; тогда он схватил ее за руку и сунул ее палец себе в рот. Глаза их встретились.
— И не смотри на меня так, — сказал он.
Виктория смотрела на свой палец. Боль пульсировала в нем, как будто по нему стукнули молотком.
— По-другому я смотреть не умею.
— Ну, тогда хоть скажи что-нибудь.
— Я не знаю, что надо говорить в таких случаях.
— Могла бы пожелать мне удачи.
— Я не знала… что ты… то есть, я не знала, что ты был…
Даже в этот ужасный момент она старалась быть рассудительной, вежливой, тактичной. Но Оливер презирал всяческие недомолвки и грубо перебил ее.
— Ты что же, и не подозревала, что у меня есть кто-то другой? Это, если хочешь знать, прямо строчка из старомодных романов, которые читает моя мать.
— Кто она?
— Ее зовут Жаннетт Арчер. Ей двадцать четыре года, она хорошо воспитана и образованна. У нее прекрасная квартирка, неплохая машина и хорошая работа, и мы живем с ней уже четыре месяца.
— Мне казалось, что ты живешь в Фулеме.
— Вообще, да, но не сейчас.
— Ты ее любишь? — спросила она, потому что ей было просто необходимо это знать.
— Виктория, у нее будет ребенок. Ее родители хотят, чтобы я женился на ней, потому что у ребенка должен быть отец. Это для них очень важно.
— Я всегда думала, что ты не слишком почтительно относишься к родителям.
— Да, это так, если родители вроде моих, нытики и неудачники. Но у этих родителей много денег. А мне деньги очень нужны. Нужны, чтобы иметь время писать пьесы и книги.
Она чувствовала, что вот-вот заплачет. Глаза наполнялись слезами, и чтобы скрыть их от него, она наклонила голову и снова взялась за иголку, но слезы неудержимо текли по щекам и крупными каплями скатывались на вельветовый пиджак. Увидев их, он сказал:
— Не плачь. — Он взял ее за подбородок и поднял заплаканное лицо.
— Я люблю тебя, — сказала Виктория.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Но ты не ждешь ребенка.
Серебряный перезвон каминных часов очень ее удивил. Семь часов. Виктория посмотрела на часы, не веря своим ушам, потом взглянула на часы на запястье. Семь часов. Россини давно умолк, оставшийся в кружке кофе совсем остыл, за окном по-прежнему шел дождь, а через полчаса она должна быть на вечере в Кемдон-Хилле.
Ее охватила легкая паника. Через минуту все мысли об Оливере Доббсе были забыты. Виктория вскочила на ноги и заметалась по дому. Схватила кружку с кофе и отнесла ее в кухню, включила воду в ванной, бросилась в комнату к гардеробу и стала вынимать одну за другой вещи, в которых можно было бы пойти на вечер, но все они казались ей неподходящими. Кое-что она все-таки нашла и теперь стала искать чулки. Подумала, не вызвать ли такси. Или, может быть, позвонить миссис Ферберн и извиниться, сославшись на головную боль? Но тут же отказалась от этой мысли, потому что Ферберны были друзьями матери, и приглашение было выслано заблаговременно, а Виктория всегда боялась кого-нибудь обидеть. Она пошла в ванную, которая уже наполнилась паром, закрыла краны и плеснула в ванну немного душистого масла, и пар смешался с его ароматом. Затем она убрала свои длинные волосы под шапочку, намазала лицо толстым слоем крема, промокнула его бумажной салфеткой и влезла в горячую ванну.
Через пятнадцать минут она снова была на ногах и уже одета. Черная шелковая водолазка и поверх нее свободная блуза с вышитыми фазанами. Черные чулки, черные туфли на очень высоких каблуках. Она подкрасила свои густые ресницы черной тушью, надела серьги, брызнула на себя духами.
Теперь пальто. Она раздвинула шторы, открыла окно и выглянула на улицу, чтобы посмотреть, какая погода. Было очень темно и по-прежнему ветрено, но дождь, казалось, перестал. На улице все было спокойно. Камни мостовой блестели, как рыбья чешуя. В черных лужах отражался свет старомодных уличных фонарей. С улицы под арку заворачивала машина. Она ехала осторожно, как крадущаяся кошка. Виктория выпрямилась, закрыла окно и задернула шторы. Потом сняла висевшее за дверью старое меховое пальто, уютно закуталась в него, ощутив привычный комфорт, проверила, взяла ли она ключи и бумажник, выключила газовый камин и свет во всех комнатах наверху и стала спускаться по лестнице.
Она успела спуститься лишь на одну ступеньку, когда раздался звонок в дверь.
— Черт, — пробормотала она. Наверное, это миссис Тингли пришла попросить молока. У нее в доме всегда почему-то кончалось молоко. И, наверное, она хочет поболтать. Виктория сбежала по лестнице и распахнула дверь.
На другой стороне улицы под лампой был припаркован автомобиль, напомнивший ей крадущуюся кошку. Большой старый «вольво»-универсал. Однако водителя нигде не было видно. Она удивилась и, постояв минуту в нерешительности, пошла было к машине посмотреть, в чем дело, когда из темноты сбоку от двери вышел мужчина и бесшумно направился прямо к ней, отчего у Виктории душа ушла в пятки. Он назвал ее по имени, и сердце ее замерло, как бывает, когда спускаешься в скоростном лифте с двадцать третьего этажа. Ветер нес по улице обрывок газеты. Она слышала, как колотится ее сердце.
— Я не был уверен, что ты все еще здесь живешь.
Она подумала, что в обычной жизни так не бывает. Так бывает только в книгах.
— Я думал, что ты переехала.
Она покачала головой.
— Столько времени прошло, — сказал он.
У Виктории пересохло в горле.
— Да, — подтвердила она.
Оливер Доббс. Она внимательно вгляделась в него, ища перемен, но он совсем не изменился. Все в нем по-прежнему. Те же волосы, та же бородка, светлые глаза, глубокий и ласковый голос. Даже одежда на нем такая же, как прежде: далеко не новая, однако на его высокой худощавой фигуре она отнюдь не казалась потрепанной, а выглядела несколько своеобразно.
