Наталья Колесова - Женщина среднего возраста
— А мама мне в детстве делала горчичники… — внезапно вспомнил он.
— Перцовый пластырь, — твердо сказала я. — На грудь.
Чиф дотянулся до тумбочки, покрутил в пальцах коричневый квадрат.
— Это? А как?
О, господи! Я села на кровать и отобрала у него пластырь.
— Майку снимите.
Волос на груди у него было немного — не люблю сильно волосатых мужчин… причем тут твои предпочтения? Думаю, что действовала достаточно ловко. Пригладила кончики пластыря — мышцы на его груди напряглись. Интересно, он от природы такой или качается? Тьфу ты! Я поспешно поднялась. Он сел, трогая пластырь. Вздохнул:
— И надолго это удовольствие?
— На несколько дней. Вы все запомнили?
Он кивнул.
— Я пошла.
— Уже?
Я притормозила у двери. Чиф сидел на кровати и печально смотрел на меня. Глаза его были совсем больными.
— Да. Поздно уже.
— А вдруг мне станет хуже?
— Температура может подняться, — согласилась я. — Голова болит?
— Раскалывается. И холодно, — он собрал вокруг себя одеяло и натянул на плечи.
— На голову можно компресс — полотенце намочить в холодной воде… — я замолчала. — А, может, позвоните кому-нибудь?
— Кому?
— Маме, например?
— Ну да, тащить ее сюда через весь город…
— Лене, — предложила я.
Он так скривился, что я еле сдержала смех.
— А, может, вы останетесь? — осторожно предложил Андрей Юрьевич.
Я онемела. Он поглядел на меня и заторопился:
— Комнат у меня много. Я, как сами понимаете, для вас никакой опасности не представляю… В таком состоянии.
Как будто в здоровом виде он на меня прямо-таки кидается! Кто тут кому еще опасен… Я перебирала в уме содержимое своей сумки. Косметика, крем есть, зубную пасту и полотенце он мне выделит. Может, майку какую еще вместо ночнушки…
Стоп.
Стоп, стоп, стоп! Даже самоотверженность преданного секретаря должна иметь свои пределы.
— Нет, Андрей Юрьевич, — сказала я, глядя поверх его головы в окно. — Мне надо домой.
Надеюсь, не слишком извиняющимся тоном. Он помолчал.
— Вызову вам такси.
— Да не надо…
Чиф поднялся, скинул одеяло, прошел мимо. Позвонил.
Сказал, не глядя на меня:
— Извините за нескромное предложение.
В приступе раскаянья я чуть не бросилась к нему на грудь со встречными извинениями — еле сдержалась.
Снова прошел мимо, надевая свитер прямо на голое тело.
— А вы куда?
— Посажу вас. Мало ли кто приедет.
Приехавшая не слишком покоцанная «тойота», похоже, удовлетворила его изысканный вкус. Он переговорил с шофером и открыл передо мной дверцу.
— Спокойной ночи.
— Выздоравливайте, — пробормотала я.
Доехали мы с ветерком. Впрочем, я не замечала дороги, занимаясь непосильной борьбой с угрызениями совести. Ничего, все люди болеют, еще и тяжелее. Выживет. Завозилась, разыскивая кошелек.
— Я, конечно, не против, — сказал, улыбаясь, таксист. — Только ваш приятель уже заплатил.
Правильно, возмещение морального ущерба. Видеть так близко симпатичного полуголого мужчину — большое испытание для моих истрепанных нервов…
Я рассеянно накормила вопящего Марса, давя в себе думы о больном чифе: пусть, в конце концов, кликнет свою Леночку! Правда, трудно представить ее меняющей компрессы на его воспаленной голове, но вдруг мы все ошибаемся, и под стервозной внешностью скрывается чуткая, заботливая, любящая душа.
Где-то очень, очень глубоко.
Я поглядела в зеркало: а у меня и внешности уже никакой, одна душа и осталась. В общем-то, я, конечно, еще ничего, — если смотреть на меня в приглушенном свете…
А еще лучше — в полной темноте.
Телефон зазвонил, когда я уже практически засыпала. Ошибаются ко мне через раз, особенно часто почему-то ночью, поэтому вставать я не торопилась. Телефон все не умолкал. Пришлось дошлепать до него, поджимая пальцы на холодном полу, и печально проалекать.
Вздох. Потом — сиплый голос:
— Неужели нельзя было позвонить, чтобы я не волновался?
— А? — обалдела я.
— Евгения Александровна? — проконтролировал тот же голос.
— Я…
— Вы нормально доехали?
— Да.
— Почему не позвонили?
— А должна была?
Пауза.
— Нет. Но я думал…
— Морс пьете?
— Пью… А…
— Ложитесь давайте! — сердито скомандовала я. — Сами не спите и другим не даете!
— Да. Конечно. Извините. Спокойной ночи.
— Угу, — сказала я. Положила трубку и припомнила, что не след покрикивать на собственное начальство. Но он тоже хорош! Он что думает, я храню номер его телефона в рамочке возле своей девичьей постели? Список всех служебных и личных телефонов у меня на работе. Кстати, откуда у него мой телефон? А, наверное, вбил в память вместе с кучей остальных…
И вообще, только успокоишься — вечно он откуда-то возникает!
— Как ты относишься к парам с большой разницей в возрасте?
Катька облизала пальцы. Пирожное было настолько воздушным, что крем то и дело норовил вылезти наружу. Вот же молодец — фигура дирижабля с перевязочками в необходимых местах — а никаких комплексов, ест себе все, что захочется! Еще и Генка столько лет ее замуж уговаривал…
— Я к ним не отношусь.
— И это правильно, — кивнула я, наливая третью рюмку. Все признаки классического «девичника» были налицо: сладенькое-мучное, вино и шоколад. И полное отсутствие мужиков: у меня — по жизни, у Кати — отпускной вечер от семьи. Мы сидели с ногами на моей мягкой мебели и самозабвенно сплетничали о наших общих знакомых, подругах и начальстве. Обсудили способы воздействия на неподатливого катькиного мужа, и — как следствие — перекинулись на мужиков вообще.
Катька подняла рюмку и провозгласила:
— Седина в голову — бес в ребро!
Я сморщилась.
— Я про наоборот!
— А! — сразу сообразила понятливая Катька. — Это как Пугачева и Галкин? Или Кто-там-у-нее-теперь?
— Или Деми Мур и этот… как его…
— Да тут все понятно — деньги и слава. Престиж — спать со знаменитой бабой!
— Ну и пусть престиж! — уперлась я. — Ты что о них думаешь?
Катя сделала глоток.
— Всем же ясно — это ненадолго!
— Можно подумать, ровесникам выдается гарантийный талон на брак до гробовой доски, — с досадой проворчала я. — А ты заметила, у нас вечно двойной стандарт? Если мужик с молоденькой девахой — понятно, «седина в бороду»… А если наоборот — рехнулась, старуха, в зеркало на себя посмотри! И ведь бабы первые же накинутся! Наверняка от зависти!
Катька отвела ото рта рюмку и зорко посмотрела на меня:
