Коди Кеплингер - Простушка
И все же я знала, что он тяжело переживает мамино долгое отсутствие. И решила, что должна постараться приободрить его. В последнее время он чувствовал себя одиноким, и я понимала, что отчасти это и моя вина.
– Хочешь телевизор посмотреть? – спросила я. – На завтра мало задали, домашку могу сделать и потом.
– Давай, – оживился папа и взял со столика пульт. – Сегодня старого «Перри Мейсона» повторяют.
Я поморщилась.
– Хм… ну ладно.
– Да шучу я, Пчелка, – рассмеялся он, переключая каналы. – Я бы не стал так тебя мучить. Так, посмотрим… ого, вот. По «Ти-ви Лэнд» повторяют «Семейные узы».[9] Ты в детстве обожала этот сериал. Помню, мы с тобой его уже пересматривали, когда тебе года четыре было.
– Ага, помню. – Я плюхнулась на диван рядом с ним. – Я говорила, что хочу записаться в партию юных республиканцев, а все из-за Майкла Дж. Фокса.
Папа усмехнулся и поправил на носу очки в толстой оправе.
– К счастью, этого не случилось. Моя Пчелка теперь с либералами. – Он крепко обнял меня за плечи одной рукой. Я знала: это ему нужно. Нам обоим. Немного времени вдвоем, чтобы дом не казался таким пустым. Я любила тишину, но когда ее слишком много, начинаешь сходить с ума. – Ну что, посмотрим пару серий?
Я улыбнулась.
– Давай, пап.
Примерно на середине первой серии меня вдруг осенило. В детстве я была влюблена в Алекса Китона – героя Майкла Дж. Фокса в «Семейных узах», того самого убежденного республиканца. И вот через двенадцать лет я втюрилась в Тоби Такера – юного демократа. Неужели меня тянет к политикам? Может, я когда-нибудь стану женой сенатора. Или даже первой леди!
Но нет. Политики не женятся на таких невзрачных клушах, как я. Такие, как я, не украсят собой ряды наблюдателей политических дебатов. Да и я не из тех, кто выходит замуж. У меня больше шансов стать Моникой Левински. Главное – вовремя сжечь изобличающее платье.
Кстати, Обама для старикана очень даже ничего. Может, мне еще повезет.
Папа рассмеялся над одной из экранных шуток, а я закусила губу. Даже «Семейные узы» заставили меня вспомнить это слово!
Жупа.
Уэсли со своей классификацией девчонок просто не лезли у меня из головы. Дурацкое прозвище преследовало меня даже в собственном доме! Я подвинулась ближе к папе, стараясь сосредоточиться на сериале. На чем угодно, кроме Уэсли и этого глупого прозвища. А еще я попыталась забыть об этом проклятом поцелуе и о том, что вела себя, как последняя идиотка.
Я пыталась изо всех сил.
Но, естественно, у меня ничего не вышло.
5
С детским садом у меня связано одно неприятное воспоминание. Я «шла» на руках по гимнастической лестнице, хватаясь за перекладины, ноги болтались в воздухе, и тут мои ладони вспотели, и руки соскользнули. Я падала целую вечность – так мне казалось – и шлепнулась на землю, как мешок с песком. Другие пятилетки окружили меня, смеясь надо мной и моей ободранной коленкой. Не смеялась только одна девочка.
Кейси Блайт. Она шагнула вперед из толпы хихикающей мелюзги и встала передо мной. Даже тогда она была красивой. Золотистые локоны, зелено-карие глаза, розовые щечки… самая очаровательная пятилетняя девочка, какую только можно представить. Она вполне могла участвовать в детских конкурсах красоты.
– Тебе больно? – спросила она.
– Все нормально, – ответила я сквозь жгучие слезы, густо застилавшие глаза. Даже не знаю, отчего я плакала – оттого, что коленку разбила, или оттого, что все дети из моей группы смеялись надо мной.
– Нет, не нормально, – покачала она головой. – У тебя кровь идет. Дай помогу. – Она протянула руку и помогла мне встать. А потом повернулась и стала кричать на детей, что насмехались надо мной.
После этого она фактически назначила себя моим опекуном. Ни на минуту не выпускала меня из виду и берегла от беды. С того самого дня мы стали лучшими друзьями.
Конечно, все это случилось до того, как всех нас начали делить на «популярных» и «дурнушек». Кейси выросла и стала высоченной (почти 185 сантиметров – настоящая амазонка), стройной и очень красивой. Ну а я… у меня все было наоборот. Если взять и рассмотреть нас по отдельности, никто бы и не подумал, что мы лучшие подруги. Никто бы в жизни не догадался, что королева школьного бала дружит с толстой «серой мышью», что вечно стоит в углу и отирает стены.
Но мы действительно дружили. Вместе мы прошли сквозь огонь, воду и медные трубы. Она была рядом даже в тот год, когда парень в первый раз – и, надеюсь, в последний – разбил мне сердце. Лишь благодаря ей я не отдалилась от всех и не погрязла в собственном несчастье. И хотя Кейси могла найти подруг гораздо симпатичнее, круче и популярнее меня, она этого не сделала.
Поэтому в среду вечером, когда она попросила меня подвезти ее домой после тренировки группы поддержки, я согласилась. Это меньшее, что я могла для нее сделать, учитывая, сколько раз она мне помогала за прошедшие двенадцать лет.
Я ждала в столовой, разглядывая психоделические сине-оранжевые стены (тот, кто выбирал цвета для школьных стен, явно сидел на тяжелой кислоте), и пыталась доделать работу по алгебре. Я уж собралась поразмышлять над старым, как мир, вопросом – в какой ситуации этот предмет может пригодиться в реальной жизни – как вдруг кто-то опустил руку мне на плечо. По коже тут же поползли мурашки, и я, не оглядываясь, поняла, кто стоит за спиной.
Супер. Только Уэсли тут не хватало.
Я дернулась и сбросила его руку, затем повернулась к нему, схватила карандаш, как дротик, и прицелилась прямо в его адамово яблоко.
Он даже не вздрогнул. Его серые глаза смотрели на карандаш с притворным любопытством.
– Интересно, – проговорил он, – это твой способ говорить «привет» парням, которые тебе нравятся?
– Ты мне не нравишься.
– Значит ли это, что ты в меня влюблена?
Как же мне был ненавистен его скользкий самоуверенный тон! Многим девчонкам он казался сексуальным, но на самом деле так вещали только назойливые прилипалы. При взгляде на Уэсли так и хотелось крикнуть: берегись изнасилования на свидании! Бррр.
– Это значит, что я терпеть тебя не могу, – огрызнулась я. – И если ты будешь и дальше ко мне лезть, донесу на тебя за сексуальные домогательства.
– Тяжело же тебе будет выиграть это дело, – задумчиво проговорил Уэсли, отобрал у меня карандаш и принялся крутить его между пальцев. – Особенно учитывая, что это ты меня поцеловала. По идее, это я могу обвинить тебя в домогательстве!
Я стиснула зубы – мне была противна одна мысль о том, что произошло. Я даже не стала напоминать ему, что, вообще-то, он не слишком сопротивлялся.
– Отдай карандаш, – процедила я.
