Плохие парни оставляют раны (СИ) - "Айнави"
- Запомни раз и навсегда, - больно схватив меня за плечи, в бешенстве выговаривает отец, - ещё раз, мелкая дрянь, позволишь себе поднять на меня голос, я выставлю тебя на улицу.
- Я и сама уйду! Ты же чудовище! Правильно мама сделала, что бросила тебя! - острая боль обжигает губы. Не сразу понимаю, что случилось, только хватаясь пальцами за лицо. Он что... ударил меня? - Жаль, что ты не сдох в девяносто шестом, - выдавливаю из себя, с трудом сдерживая слёзы.
Хватаю свою сумку, тянусь к шкафу, чтобы взять пуховик, но отец прижимает дверцу рукой, не позволяя мне открыть её.
- Вали, - он кивает в сторону входной двери. Кривая, по - настоящему страшная, ухмылка искажает его лицо.
Больше не говоря ни слова, я выскакиваю из квартиры. Только оказавшись возле подъезда, понимаю, что стою на улице в конце января в тапочках, капроновых чулках и без верхней одежды. И идти мне некуда.
Глава 4
И мы все жевали жвачку,
Веселились с водными пистолетами
А потом мы выросли, и жизнь стала сложнее,
Со всем этим дерьмом слишком сложно справиться.
The Neighbourhood - Alleyways
Неприятный солоновато - металлический привкус, который появляется во рту, выводит из ступора. Пальцами дотрагиваюсь до нижней губы - на их кончиках остаётся след крови. Я смотрю на неё, постепенно осознавая произошедшее. Следом приходит ощущение боли в саднящей губе и холода, пробирающего до костей. Но я продолжаю стоять на месте, до конца не понимая, куда идти и что делать. Внутри меня как будто пустота: нет ни чувств, ни мыслей, ни сил. Я даже заплакать не могу.
Скрип подъездной двери заставляет подпрыгнуть от ужаса, на какую - то секунду кажется, что сейчас из неё выйдет отец. Я отступаю в сторону, пропуская мимо себя всего лишь соседку с шестого этажа. Пожилая и донельзя вредная женщина бросает на меня удивлённый взгляд, в котором на место изумлению быстро приходит презрение. Осуждающе качая головой, она начинает осторожно спускаться по скользкой от плохо - счищенного льда лестнице, что - то бормоча под нос. До меня лишь долетают отдельные слова: молодёжь, с ума посходили, меньше шастать. Но я даже готова сказать ей «спасибо» за то, что своим появлением она возвращает меня к реальности.
Холодно. Нужно найти какое - то более - менее тёплое место. Оглянувшись по сторонам, вспоминаю, что в крайнем подъезде на двери вроде не было ни замка, ни домофона. Мне везёт, память меня не подводит. Зайдя внутрь, поднимаюсь на несколько лестничных пролётов вверх. В подъезде тоже довольно прохладно, но терпимо. По телу проходит неприятная дрожь, вызванная то ли тем, что я ощутимо замёрзла, то ли пережитым нервным потрясением. Кожу на ногах и руках покалывает, и я растираю себя ладонями, массирую уши и щёки, подпрыгивая на одном месте: всё это помогает не только чуть - чуть согреться, но, как ни странно, немного успокоиться.
Надо что - то делать... для начала решаю покопаться в сумке. Радует, что нахожу в ней мобильник, обычно я таскаю его в карманах. Вот только зарядки осталось меньше двадцати процентов. Достаю кошелёк, пересчитываю наличность - не густо: сто семьдесят четыре рубля, а стипендия только после каникул. Да и та, даром, что повышенная - шестьсот с копейками, на неё при всём желании месяц самостоятельно не проживёшь.
Нужно связаться с Верой. Единственный взрослый человек, которого я могу назвать по - настоящему близким. Уверена, она не станет впадать в панику, обвинять меня в чём - либо или устраивать допрос. Она просто постарается помочь. Не успеваю набрать её номер, телефон звонит и на дисплее высвечивается: Папа. Скидываю, не раздумывая. Он звонит вновь, ещё раз и ещё... я заношу его номер в чёрный список дрожащими пальцами. Перед глазами проносится наша ссора, я как будто наяву вижу его лицо, искаженное злобой. И всё моё напускное спокойствие пропадает, хочется свернуться где - нибудь в клубочек в тёмном углу и вылезти из него только тогда, когда всё вновь станет хорошо.
Звоню Вере. Равнодушно - механический голос сообщает: «Абонент не отвечает, или временно не доступен». Некоторое время я просто смотрю на телефон, как будто от этого что - то изменится. Не сразу, но вспоминаю, Вера же говорила, что сразу после возвращения в Питер собирается лететь на конференцию в Лондон. Прикидываю в уме даты. Судя по всему, вылет у неё именно сегодня. Пишу ей сообщение с просьбой перезвонить, как только сможет.
Подумав, набираю ещё один номер. Сама не знаю, чего ждать от предстоящего разговора, но ведь это почти инстинкт, искать защиты у той, что родила тебя.
- Мам, привет.
- Привет, - без особой радости в голосе отвечает она. - Что - то случилось?
- Случилось, - тихо отвечаю я. Конечно, случилось, иначе бы я к ней не обратилась.
- Рассказывай, - вздохнув, произносит она. - Только быстро, я занята.
Уже после этой фразы желание разговаривать с ней пропадает. Мы созваниваемся пару раз в год, дежурно поздравляя друг друга с днём рождения и Новым годом. Неужели, нельзя уделить мне несколько минут своего драгоценного времени? Но, продолжая надеяться на сочувствие, на то, что она выслушает и поможет хотя бы советом, я рассказываю ей о ссоре с отцом. Слышу как на фоне раздаются чьи - то голоса, мать явно отвлекается пару раз, отвечая не мне, а тому, кто рядом с ней. Я замолкаю.
- Чего ты хочешь от меня? - устало спрашивает она.
- Не знаю... помощи.
- Что я могу сделать, находясь в другом городе? Ещё и с больным ребёнком на руках? - говорит с откровенным раздражением в голосе.
- С Владиком что - то случилось? - беспокоюсь я. Пусть я видела брата только однажды на фотографиях, привезённых Верой, но он маленький ребёнок, и на него у меня нет обиды или злости.
- Простыл, - мать делает кому - то замечание, вернувшись к разговору со мной, произносит: - Поля, не дури. Алексей, конечно, не подарок, но бить женщин не в его правилах. Уверена, если он тебя ударил, значит ты заслужила. Вернись домой, попроси прощения и...
- Пока, мам, - отключаюсь. Зарядки на телефоне осталось всего ничего и тратить её на бессмысленный разговор не стоит. Зря я, вообще, ей позвонила. Давно пора привыкнуть к тому, что матери у меня нет.
Поначалу когда мама ушла, я злилась на отца. Думала это он запрещает ей видеться со мной. Со временем поняла, что это не так. Ни разу за восемь лет в беседе со мной он не отозвался о ней плохо. В разговорах, а чаще перепалках, с Верой или бабушкой, когда думал, что я не слышу, он называл маму не иначе как «эта проститутка». Но при мне только Света или «твоя мать». Отец не был против того, чтобы я общалась с ней по телефону или, став старше, провела у неё каникулы. Вот только она так ни разу и не пригласила меня к себе.
В подъезде прохладно, мне никак не удаётся полностью согреться. Меня трясёт мелкой дрожью, в ногах появляется слабость. Бросив на пол сумку, усаживаюсь на неё, привалившись спиной к стене. Я не хочу... не могу вернуться домой. Может, позвонить Марине? Но ей своих проблем хватает, судя по последнему разговору. Мама у неё строгая. Вполне могу себе представить как сильно досталось подруге, если она увидела её пьяной или узнала о танцах на барной стойке. Я никак не могу решить, как поступить. Просить помощи у кого - то из обычных знакомых? От одной мысли, что меня увидят в таком унизительном положении, хочется разрыдаться. Марина - то поймёт, не станет смеяться и никому не расскажет. Вздохнув, собираюсь набрать её номер, как раздаётся звонок. Номер незнакомый, с опаской принимаю вызов, мало ли, вдруг это отец так пытается связаться со мной?
- Да.
- Поль, это я - Никита, - раздаётся в трубке знакомый голос.
- Привет, - растерянно произношу я, совсем не ожидая услышать его.
- Виделись, - хмыкает он. - Ты как? Нормально?