Я подарю тебе новую жизнь (СИ) - Муромцева Кира "El.Bett"

— Наелся?

— Угу, — промычал ребенок и шустро схватив шапку со стула, прижал к щуплой груди. — Ну я пойду тогда?

— Куда?

Паника ударила в район солнечного сплетения. Я не могу его отпустить. Куда он пойдет? Снова голодать? Скитаться по заброшенным домам? А если действительно существует эта банда, которая крадет ребят и сдает на органы? Я ведь не единожды видела пестрящие заголовками новостные ленты о пропаже детей.

— Где твои родители?

— Мама умерла, когда мне было три, — пожал плечами Тимофей.

Саша умер, когда ему было три и в это самое время Тима потерял родную мать. И этот факт, всё больше заставил уверовать меня в правильность своего решения. Осталось уточнить лишь один момент…

— А отец?

— Батя пьет, — Тима опустил глаза и быстро заморгал, стараясь прогнать столь непрошеные слезы.

Я видела, что эта тема слишком болезненна для него, ведь тот, кто должен был стать опорой бросил его на произвол судьбы. Бросил маленького, беззащитного ребенка в океан людской злобы и ненависти. Заставил выживать в мире где выйти ночью из дома и вернуться живым и невредимым, сравнимо с геройством, и где давно надо бояться не чудовищ, а людей. Они гораздо страшнее.

Мы были похожи. Однажды, я тоже осталась один на один со своей болью. Захлебывалась в ней, утопала, как та самая лягушка. Только она смогла взбить из сливок масло, а меня забросили в ледяную воду и мне ничего не оставалось, как самой превратиться в лед, чтобы иметь хоть мизерные шансы на выживание.

Мы были похожи. И мы должны были держаться вместе — это я знала со стопроцентной уверенностью.

Я расплатилась за обед и поспешила ретироваться из враждебно настроенного заведения скорее, прихватив сумку и подав руку своему маленькому джентльмену.

— Я отведу тебя к отцу.

— Зачем? — встрепенулся Тимофей и глаза вновь забегали в поисках убежища.

Руки Тима мне так и не дал. Проигнорировал её и спрыгнув со стула, натянул свою кошмарную шапку на косматую голову.

Я была зла, напугана, раздосадована и все эти чувства жили во мне, бурлили, отрезвляли. Словно, я вернулась назад в прошлое, где умела любить и боролась до последнего за свою любовь.

Еще утром я не понимала, почему живу. Еще утром я, упираясь лбом в могильную плиту сына, ожидала смерти, будто освобождение от мук. Но как же далеко было это утро, словно в другой жизни.

— Мы заберем твои вещи, а дальше будем думать. Ладно? — мы вышли из кафе, и я резко остановилась, присаживаясь на корточки возле ребенка. — Посмотри на меня, Тима. Я не дам тебя в обиду. Обещаю. Сама не обижу и никому не дам больше обижать.

5.2. Яна

«Ерунда:

Все советы и здравый смысл

Против смерти есть только жизнь

Навсегда — только жизнь»

Анжелика Агурбаш- Я буду жить для тебя

Яна

— Почему? — спросил Тимофей, глядя упрямо мне в глаза.

Абсолютно логичный вопрос ребенка поставил меня в тупик. Я не знала, что ему сказать, но и отмалчиваться было не выход.

— Я просто хочу помочь, — пожала плечами, осознавая глупость своего объяснения.

Впрочем, Тимофей, насколько я уже поняла, был достаточно умным ребенком и мои аргументы его очевидно не устроили. Он нахмурил брови, взглянул на меня серьезно и даже слегка сердито и упрямо мотнул головой.

— Ты не бывает. Люди не помогают просто так, — фыркнул он.

За его заявлением явно стоял, несмотря на юный возраст, достаточно богатый жизненный опыт.

Мои глаза непроизвольно увлажнились. Я не могла представить, что пришлось пережить этому малышу и какие еще испытания ждали бы его в дальнейшем. Но моё решение не отпускать его было непоколебимым. Возможно, сейчас я делала самую большую глупость в своей жизни, но, если эта самая жизнь давно бездыханным телом валяется на дне пропасти, то риск был вполне оправдан.

— Не бывает, — соглашаюсь я, поджимая губы.

Потому что он чертовски прав в этом моменте. И если родные люди предпочитаю отворачиваться, то если ли смысл говорить что-то про абсолютно посторонних?!

— Если я скажу, что это ты помогаешь мне, а не наоборот? — спустя секунду раздумий, произношу я.

— Как это?

— Это сложно объяснить, Тимка. Очень сложно. Когда-то я расскажу тебе, но чуть позже. Просто поверь, что у меня нет ни единого злого умысла. А теперь нам пора идти, — я выпрямляюсь, одергивая одежду и, улыбнувшись, вновь подаю ему руку, мысленно ожидая нового вопроса или протеста со стороны ребенка.

Он в своём праве отказаться. Я не могу неволить его или навязывать своё общество, но до чего же муторно внутри. И в душе самая настоящая война со своими желаниями, которые вопят и требуют прижать его косматую головку к груди и не отпускать. Никогда. Стать ему тем ангелом-хранителем, которым должен был быть его отец.

Тимофей сверлит меня взглядом минуту, которая превращается едва ли не в целую вечность. Я вижу, что он хочет поверить мне, но не решается. В нём живут страхи и опасения, которые поможет развеять лишь время.

— Ладно, — шмыгнув сопливым носом, выдает Тимофей.

Дитё натягивает шапку на глаза еще сильнее и, засунув руки в карманы куртки, кивает подбородком в противоположную от кафе сторону:

— Пойдем. Если повезет, застанем батю в адекватном состоянии.

«Если повезет» — про себя повторила я.

Что будет, если нам не повезет — думать не хотелось. Но судя по той решимости с которой Тимка шагал вперед и по напряженной, вытянутой струной спине, и по почти остекленевшим глазам, словно веду я его на казнь, везение обойдет нас стороной и план побега, стоило продумать немедля.

И когда я вдруг решила, что причину забрать Тимофея к себе домой искать не стоит и оголодавший ребенок сам по себе уже весомая причина, Тима затормозила возле обычной панельной пятиэтажки и изрек:

— Пришли.

Мы стояли друг возле друга, синхронно запрокинув голову и разглядывая безмолвные темные окна дома. И я все же не глядя нашла его маленькую ладошку и крепко сжала в своей руке, не позволяя себе большего.

«Он — не Саша. Он — не твой сын!» — твердил разум упрямо, но сердце уже не желало слушать. С первой секунды, как я увидела этот взгляд голодных глаз, оно оглохло, своим галопом заглушая любые дурацкие мысли.

Вполне возможно, что я сошла с ума. Окончательно слетела с катушек, помешалась на почве незаживающей раны в сердце. Да, именно так. Отрицать будет бессмысленно и глупо, как, впрочем, и пытаться это исправить.

Момент слабости проходит быстро. Тимофей хмурит брови, разглядывая мою руку, а затем и вовсе, вырвав ладонь, направляется в сторону подъезда.

Безмолвной тенью я следую за Тимкой, когда мы поднимаемся на третий этаж и останавливаемся напротив стандартной, слегка покосившейся железной двери, где отверстие дверного глазка, заклеено обычной пожелтевшей газетой.

— Мы можем не ходить, — предупреждаю я. — Хочешь, поедем ко мне домой? У меня есть большой телевизор, а по дороге купим конфет!

— Нет, — отчеканивает Тима и прерывает диалог, отворяя дверь в квартиру с характерным скрипом не смазанных петель.

В нос ударяет запах спирта, вперемешку с чем-то ужасно кислым. Я сдерживаю рвотные позывы, стараясь задержать дыхание и осторожно ступаю в квартиру за ребенком, наблюдая полнейшую разруху и антисанитарию.

В углу сиротливо валяются стеклянные бутылки, стены окрашены синей, местами облупленной, краской, на потолке качается провод с тусклой лампочкой, под ногами, чувствуя себя полноправными хозяевами, бегают тараканы.

За приоткрытой дверью дальше по коридору слышны грубые мужские голоса и пьяный смех.

Тимофей поворачивается ко мне и приставляет указательный палец к губам, повелевая мне молчать и не выдавать нашего присутствия в квартире, а сам крадучись, чуть ли не по стеночке, направляется в соседнюю с кухней комнату.

Я понятливо киваю, но рассматривая убранство квартиры не смотрю под ноги и спотыкаюсь об какие-то коробки. Звук треснувшей посуды разрывает пространство, и мужской голос затихает на полуслове.