Екатерина Вильмонт - Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры
– Так вставай и пошли.
– А далеко?
– Пешедралом полчаса, а можно поехать на машине.
– Никаких машин! Пошли пешком. С городом надо знакомиться без колес, а то не почувствуешь его как следует.
– Без колес так без колес!
– Дарья, а купаться тут можно?
– Мадам, сейчас еще никто не купается, ты что?
Вот через недельку-другую…
– Ой, я не доживу! Да, кстати, надо срочно поменять деньги, а то у меня только доллары, их ведь тут не принимают, да?
– Не волнуйся, все предусмотрено! Завтра утречком заедет Левушка Абезгауз и поменяет тебе нормальненько, один к трем.
– То есть?
– То есть три щекеля за доллар, а в банке с тебя такие проценты сдерут, ой-ой-ой! Так что сегодня будешь на моем иждивении.
– А мороженое мне купишь?
– И мороженое, и орешки.
– Какие орешки?
– А какие захочешь – миндаль, фисташки, кешью, арахис, хочешь с сахаром, хочешь с солью! Короче, купим все, что понравится.
– Ура! Живем!
Мы вышли на улицу, тихую, безлюдную, потом свернули, прошли еще минут пять и очутились на Алленби, неширокой, но чрезвычайно оживленной улице, где на каждом шагу были магазины и магазинчики, экзотические лавчонки и просто заныры, набитые каким-то линялым тряпьем.
– Идем, мамуля, здесь не стоит задерживаться, ничего интересного!
В какой-то подворотне, сплошь уставленной белыми полотняными мешками с орехами, крупами и сушеными фруктами, Дашка купила кулек миндаля, и мы дружно на него накинулись.
– Как вкусно!
Но вскоре от соленого миндаля захотелось пить.
– Что ты предпочитаешь – свежий сок или какую-нибудь воду?
– Разумеется, свежий сок.
Мы подошли к торговцу соками.
– Слушай, Дашка, а чего это у них мешки с морковью стоят?
– Для морковного сока, они тут на нем помешаны.
Хочешь?
– Ни за что! Только апельсиновый!
– А может, эшкалиот?
– Чего?
– Грейпфрутовый.
– Давай!
Мы с наслаждением выпили грейпфрутового сока, выжатого на наших глазах.
– Кайф, мамуля?
– Кайф!
– Вот смотри, слева серое здание – это самая большая в Тель-Авиве синагога. А кстати, знаешь, что такое Тель-Авив? Холм весны – красиво, правда?
– Боже, Дашка, что это за деревья такие удивительные – голые и с красными цветами?
– Говорят, это разновидность акации, я к твоему приезду всех знакомых опрашивала, но точно никто не знает. Чуяла, что будешь приставать с расспросами.
– Но ведь и вправду интересно, сроду таких не видывала. Ой, а тут все стволы какие-то перекрученные!
Это от ветра?
– Понятия не имею. Это бульвар Ротшильда. Кстати, мама, ты не устала, а то можно до набережной доехать на автобусе.
– Ничуть я не устала, мне так все тут нравится!
Я и впрямь наслаждалась жизнью. В Москве снег, слякоть, холодрыга, а тут весна, все цветет, теплынь, никуда не надо спешить и Дашка рядом.
– Дарья, ты чего меня все за руку держишь, боишься, что я потеряюсь?
– Нет, просто так приятно, когда мама тебя за ручку ведет!
– Еще кто кого ведет! Даш, а что это там за столпотворение?
– О, это замечательное место – шук Кармель!
Базар! Вон там, чуть левее, что-то вроде Арбата, художники тусуются, продают всякую прикладную дребедень, хотя бывают очень красивые вещи, но не дешевые, надо сказать. Мы непременно туда с тобой сходим. А правее – это уже собственно базар.
– Туда мы тоже должны сходить!
– А как же! В пятницу с самого утра туда и пойдем, чтобы все закупить на субботу.
– Ты что, субботу отмечаешь? – изумилась я.
– Да нет, еще чего, – рассмеялась Дашка, – но просто часов с пяти в пятницу и до вечера субботы тут ничего не купишь, хоть тресни.
– Ну это-то я знаю.
– Еще немножко, мамуля, и мы у моря!
И вот я вижу его, море! Средиземное! Божественно красивое, сине-зеленое! И набережная красивая, с шикарными отелями! Господи, море! С этой нашей перестройкой я уже лет пять не видела моря! Куда податься-то? Чтобы поехать в Таллин к старой подруге – ах, кажется, надо писать «Таллинн», а то эстонцы обижаются, если у них отнять одно «н», – надо получить приглашение, а потом еще корячиться в нескончаемой очереди в посольстве. Нет уж, увольте! В Ленинград мне ехать не к кому. Крым, Кавказ не больно-то к себе влекут, тем более что цены там почище, чем где-нибудь в Анталии. Нет, я здорово устроилась, отпустив дочку в Израиль!
– Ну как тебе наше еврейское море?
– Класс! Я лично пошла к воде, а ты как хочешь!
Сняв босоножки, я бегом помчалась к воде.
– Ой, Дашка, какая теплая! И почему я, дура, не взяла купальник!
– Мама, опомнись, посмотри – ни одна живая душа не купается!
– А черта ли мне в этих живых душах! Да тут градусов двадцать, не меньше! Бедная я, бедная! Ну ладно, завтра утречком одна сюда пойду, дорогу я теперь знаю! А ты дрыхни! Тебе небось стыдно будет за полоумную мамашу, которая лезет в воду, когда все приличные тель-авивцы еще не купаются? Ведь стыдно, признайся?
Дашка ничего не успела ответить, потому что вдруг кто-то кинулся мне на шею с криком:
– Кирка, зараза!
Боже мой, Любка!
– Я вас еще у шука приметила, – запыхавшись, докладывала она. – Кричала, кричала, да вы как оглохли, а побежать к вам я не могла, сумки сторожила, Пашку ждала. Просто хоть плачь! А когда Пашка подоспел, я вас уже из виду потеряла, но сообразила-таки.
Кирка к морю рвется! Кирюха, родная!
Я безумно обрадовалась Любке, четыре года мы не виделись. О, как она изменилась, чуть ли не наголо обрила свои роскошные волосы.
– Любонька, ты чего так оболванилась?
– Попробуй тут летом с волосами походить! Сдохнуть можно! А ты, Кирюшка, совсем не изменилась, все такая же. Ох, до чего ж я тебе рада! Эта твоя церберша бессовестная никого не желает к тебе допускать. Монополистов хренова! А вот не вышло у тебя, не вышло!
Смотрю на Любку – все тот же милый прокуренный голос и она все такая же красивая, несмотря на стрижку – Ну как тебе наша Израиловка?
– Да я же ничего еще не видела, но мне пока нравится.
– А я – ненавижу! – с сердцем сказала Любка. – Так в Москву хочется, что хоть пешком беги!
– Тетя Люба, ты опять за свое? Куда ты побежишь?
Небось все твои здесь, кому ты там нужна?
– А здесь я кому нужна? – вскинулась Любка. – Думаешь, Лизка очень во мне нуждается? Как бы не так! Мама, у тебя не убрано, мама, у тебя плита грязная, а я сижу как проклятая за компьютером, да еще с внуком нянчусь, так что же мне – в свободное время плиту драить? – Любка явно продолжала препираться с дочерью. – Ох, Кирюшка, прости, я даже мысленно и то все время с Лизкой ругаюсь! Когда твоя оглоедка тебя отпустит, уж мы с тобой всласть наговоримся!
