Мария Воронова - Рандеву на границе дождя
А Полина росла уже совсем в другой среде и с младенчества знала, что никто не позаботится о тебе лучше, чем ты сам.
Наверное, это правильно, потому что если ты не умеешь отстаивать то, что важно лично для тебя, не сумеешь защитить и других. Но почему-то Руслана тошнило от этой расчетливой добродетели, и он медлил с официальным предложением.
Полина со своей прямолинейной житейской логикой считала, что раз поставила ему условие: или свадьба, или ничего и он до сих пор ухаживает за ней, то по умолчанию выбрал свадьбу. И очень часто бывали такие ночи, когда он решался, говорил себе: хватит тянуть! Из таких девушек, которые знают, чего хотят, получаются лучшие жены и матери!
Но потом приходил на работу и невольно смотрел на Полину глазами Анны Спиридоновны. Мать не примет ее, это ясно. Трудно сказать, как она поведет себя, вероятнее всего, будет терпеть, но в душе не примет. Полина же терпеть не станет! Если красивая женщина смогла сохранить девственность до двадцати семи лет, значит, ей сам черт не брат.
А вот с Ингой мама, пожалуй, сразу нашла бы общий язык… Руслан вздохнул. Он думал, что нанесенный Ингой удар смягчит угрызения совести, но ничего подобного не произошло. Она ведь была такая хорошая девчонка, подумал он с неожиданной теплотой, добрая, отзывчивая, а уж энергичная! Непромытую кружку возле себя она бы терпеть не стала. И не должность изменила ее, а его предательство. Человек может перенести много горя и лишений, но сломать душу способно только предательство, а он на пару с Полиной совершил худшую разновидность этого греха, ту, которая «ты сама виновата».
Макс открыл дверь и почувствовал: что-то в квартире неуловимо изменилось. Кажется, все на местах, но словно светлее стало в мрачном коридоре, и воздух наполнился свежестью. Он аккуратно расправил плащ на плечиках, переменил обувь и прошел в комнату, которую ему отвела Анна Спиридоновна. Там его ждал удивительный сюрприз.
На подоконнике стояла незнакомая женщина, терла створку распахнутого окна и пела:
– Давай мовчати про то, що дiвчати не вмiють сховати, не можуть спати…[1]
Голос был чуть низковатый и бархатистый, Макс невольно заслушался, тем более что женщина, поглощенная своими занятиями, кажется, не замечала его.
Она стояла в светлом прямоугольнике окна, сильная и стройная, вся будто подавшаяся навстречу небу.
Со своего места на пороге он мог видеть только силуэт женщины с тонкой талией и чуть широковатыми бедрами, а черты лица, цвет волос и одежды, все это пропадало в лучах света, льющегося из окна в комнату.
– Давай про мене i про тебе мовчати…[2]
Он деликатно кашлянул, но таинственная незнакомка не обратила на него внимания, только энергично принялась мыть стекло – у бедняжки захватило дух.
– Мовчати аж поки не захочем кричати…[3]
Макс подошел и осторожно тронул женщину за локоть. Она вскрикнула, пошатнулась, и только сейчас он понял, как это глупо – неожиданно подскакивать к человеку, стоящему на подоконнике.
– Осторожно, осторожно! – воскликнул он, крепко хватая ее за руки. – Только не падайте.
Теперь он разглядел девушку как следует, и она поразила его не столько своей красотой, хотя безусловно была красива, сколько тем, как совпадал ее облик с тем, что он вообразил себе.
Ослепительно белая кожа, овальное личико с изящным, но решительным подбородком, маленький рот с пухлыми, но решительными губами. Очень хороши были глаза, необычного янтарного цвета, огромные, лучистые, под черными бровями вразлет, такой четкой рисовки, какая бывает только у украинок. Именно подобных красавиц Макс представлял себе в детстве, читая гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Девушка освободила руки, которые Макс почему-то продолжал держать, и вынула наушники.
– Прошу прощения, – Макс замялся, подыскивая слова, но неожиданно спросил просто и в лоб: – кто вы такая?
– Я-то? – Девушка нахмурилась. – А вы кто такой и как попали в хату?
– Разрешите представиться, Макс, племянник Анны Спиридоновны. Она пригласила меня погостить и дала ключ. Можете позвонить ей, справиться обо мне, если угодно.
– То я думаю, откуда тут мужские вещи, а вон оно что!
Девушка кивнула и хотела вернуться к своему занятию, но Макс остановил ее жестом, который, как он чувствовал, вышел скорее нелепым, чем повелительным:
– И все же я попросил бы вас сказать, кто вы.
– А, правда! Вечно я какая-то как здрасьте! Христина, – она протянула ему ладонь, но, заметив, что та мокрая, засмеялась и сразу убрала руку. – а как сказать, кто я такая, так даже и не знаю…
– Если вы грабительница, то слишком уж ревностно подходите к делу уничтожения улик…
– Тю! Придумали! Ничего подобного! Я Анне Спиридоновне, скажем, подруга. Мы в Сети познакомились, а потом стали встречаться. Как-то так оно пошло. Ну трошки помогаю по хозяйству, не без этого. Ей-то уж тяжело по окнам скакать.
– Но как же… – растерялся Макс. – Руслан же есть! Почему он не моет окна?
Она в ответ только улыбнулась, приоткрыв ряд белых зубов. Один стоял чуть косо, и это вдруг показалось Максу чрезвычайно важным, казалось, он знал про этот кривой зуб давно, еще до того, как она улыбнулась. Наверное, это была такая особая примета, по которой он должен был ее узнать.
– Во всяком случае, пока я живу в этой комнате, я не могу позволить, чтобы вы мне прислуживали! Оставьте, я сам все доделаю! Слезайте с окна, будьте так любезны!
Он помог Христине спуститься и удивился, с какой легкостью она это проделала, сказав загадочно: «Красно дякую». Стремительно потянулся к тряпке и был тут же остановлен мягкой, но решительной рукой:
– Вот потому Руслан Романович и не моет окон. Это ж треба разуметь, что куда прикладывать. Не мужское дело. А я люблю. Мне кажется, это мое предназначение, очищать пространство.
– Но…
– Если вы сейчас начнете этой тряпкой по стеклу возить, то все испортите одразу[4]. Уж дайте я!
Видя колебания Макса, Христина решительно оттеснила его от подоконника, на который он собирался залезть. Сдвинув свои замечательные брови, девушка внимательно осмотрела окно и сказала, что если уж он очень хочет ей помочь, то пусть подстрахует, когда она будет мыть верхний переплет снаружи.
Руслан с Анной Спиридоновной так и не поставили стеклопакеты, рамы у них были старые, деревянные, на скрипучих петлях, а верхняя часть окна не открывалась, так что снаружи ее можно было вымыть, только основательно высунувшись на улицу. Кто и зачем придумал такое устройство, оставалось неясным, но делать было нечего. Или сиди с грязными стеклами, или подвергай риску собственную жизнь. Макс посмотрел на облупившуюся белую краску, через прорехи в которой проглядывали более ранние посеревшие слои, а то и дерево, тоже пожухлое от времени, на оконную замазку, всю в трещинах, деливших ее на почти равные кусочки, похожие на вагончики. Почти физически испытал давнее ощущение, когда кусочки краски залетают под ногти, содрогнулся и подумал, как можно было решиться на такой адский труд из одной симпатии к Анне Спиридоновне.
