Николь Фосселер - Под шафрановой луной
Взгляд Майи упал на столик в углу между окном и кроватью, на нем стоял поднос с чайными приборами, сливочником, сахарницей и пузатым чайником в любовно вышитом футляре. Подставка для яиц и тарелка со стопкой коричневато-золотистых тостов, стеклянное блюдце с хлопьями масла и еще одно, с апельсиновым мармеладом и медом, дополняли завтрак, дарящий заманчивый аромат дома и воспоминаний. Майя мечтательно улыбнулась. Добрая тетя Элизабет! Никто не мог сравниться с ней в щедрости и доброте. У тети Элизабет принимают с распростертыми объятиями даже тех, кто месяцами не писал ни слова и совершенно неожиданно появлялся у порога.
Она села, свесила ноги с кровати и притянула столик поближе, повозилась с фарфором и серебром и вздохнула от удовольствия, сделав первый глоток чаю. Травяной, почти горький, охлаждающие сливки и чуть-чуть сахара, как она всегда любила. Не то что приторный кофе в Адене… Но это в прошлом. Ей больше не придется туда возвращаться. Но и не кофе из свежепомолотых на камне зерен, приготовленный над костром и приправленный имбирным порошком… И это в прошлом.
Майя обхватила чашку руками и прижала к груди, чтобы согреть и, возможно, расплавить узел внутри. Услышав тихий щелчок дверного замка, она подняла глаза и улыбнулась.
– Доброе утро.
– Доброе утро, милая, – отозвалась тетя Элизабет и протолкнула в дверь свои пышные юбки. – Я только хотела заглянуть к тебе перед уходом в церковь. Но раз ты проснулась… – она положила молитвослов на комод у двери и начала снимать черные вязаные перчатки.
– Иди спокойно. Мне еще понадобится время, чтобы расправиться с этим, – радостно указала Майя на завтрак.
Тетя Элизабет испытующе ее оглядела и, хотя вид у Майи был вполне довольной, спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
Майя покрутила головой и, глубоко выдохнув, кивнула:
– Хорошо. Немного… – она провела рукой вокруг живота, потом от горла к плечам, – …напряженно и не по себе.
Казалось, внутри у Майи что-то сместилось, ей было тесно дышать. Ничего странного после стольких миль верхом, на борту корабля, по железной дороге и в экипаже.
– Это из-за длинной дороги, скоро пройдет, – она замялась. – Ральф… Ральф рассказал тебе, что… – она умолкла, увидев, что тетя утвердительно моргнула. Прикусив губу, Майя задумчиво вертела в руках чашку.
– Я отправила телеграмму твоему отцу, – после недолгой паузы сообщила тетя Элизабет. – Послезавтра они приедут. Твои родители и Ангелина.
Майя кивнула и наморщила лоб, словно ей в голову внезапно пришла какая-то мысль.
– Какой сегодня день?
– Воскресенье, двадцать второе июля, – заметив смущение во взгляде Майи, она быстро добавила: – Года одна тысяча восемьсот пятьдесят пятого. И если совсем точно, – тетя Элизабет подняла указательный палец при новом перезвоне церковных колоколов, – десять минут двенадцатого.
Майя захихикала в чашку. Тетя ласково на нее посмотрела.
– Я рада, что тебе лучше.
Корсет под траурным платьем тихо заскрипел от глубокого вздоха, Элизабет Хьюз зажала рукой молитвослов и туго натянула перчатки.
– Мы с Бэтти вернемся из Святой Марии через час.
Дверь закрылась, и на смену улыбке, наколдованной на Майином лице веселостью тетушки, пришло мечтательное выражение. Она отставила чашку, намазала кусочек жареного хлеба маслом и принялась задумчиво жевать.
Двадцать второе июля… А тогда был май, когда она прочитала письмо Ричарда в Адене, у доктора Штейнхаузера. Восьмое мая, припомнила она, может быть, днем раньше или позже. Но как оказалось – уже июль. Где она так долго была?
Майя снова продумала все от начала и до конца, подсчитала дни, но все без толку. Небрежно бросив тост на тарелку, она встала с кровати и подошла к маленькому секретеру, покопалась там и отыскала чернила, бумагу и перо. Опустилась на потертый табурет, поспешно записала все даты и временные промежутки, которые помнила, и попыталась расположить события в хронологическом порядке. Она высчитывала вновь и вновь, но результат получался один и тот же, пусть Майя и не хотела верить числам. Она провела в Адене год, потом ее похитил Рашид со своими людьми. Путешествие в Ижар продолжалось чуть больше недели. Если вычесть спокойное возвращение в Аден и оттуда в Англию, остается всего около двух недель. Неужели она действительно провела во дворце Ижара так мало времени? Ей казалось, прошли месяцы. Майя засомневалась в правдивости чисел и в собственных вычислениях. С листочком в руках она вернулась обратно к кровати и опустилась на край. Но это ничего не меняло: две недели в Ижаре. И две ночи в пустыне…
Ее рука непроизвольно сжалась, смяв бумагу до боли в суставах. Взгляд блуждал по комнате, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Типичный английский интерьер, изысканный и немного старомодный, словно другой мир после того, что Майя увидела и пережила в Южной Аравии. Словно она провела те дни на другой планете, в другом столетии. В безвременье, как во сне. Но это был не сон – все происходило наяву… Застигнутая внезапным страхом, что потеряла рассудок, она огляделась, вскочила, обнаружила возле комода дорожную сумку, босиком проскользнула по ковру и половицам. Сев на колени, она щелкнула запором, поспешно вытащила индийскую шаль, прощупала ее край и долго возилась дрожащими пальцами с уголком. Пока не распустила узел, завязанный и крепко затянутый еще в бунгало, в Адене. Оттуда выпал маленький металлический диск, с дребезжанием ударился о деревянный пол, закрутился на ребрышке, с тонким звоном завращался медленнее и наконец лег. Майя осторожно взяла монету, словно боялась, что она растает в воздухе прямо в пальцах. И громко всхлипнула. Но потом рассмеялась и вытерла слезы – перед ней было ясное доказательство: все произошло наяву.
Она зарылась лицом в шаль. Изношенная, выцветшая до светлых оттенков нефрита и карамели, она больше не пахла Ральфом, как сначала, когда он отдал ее ей. Только солнцем и песком. Джонатан… Прошло полтора года с тех пор, как она покинула Блэкхолл. Самые долгие и волнующие полтора года в ее жизни. Пятьсот пятьдесят дней и столько же ночей. Не тысяча и одна, хотя казалось иначе. Всего две ночи…
Майя осторожно обхватила монету Химьяров, словно надеялась, что на поверхности еще осталось что-нибудь от Рашида и она может уничтожить это своим прикосновением. «Гже ты сейчас, Рашид из племени аль-Шахин? Что они с тобой сделали? Ты еще жив?»
В первые дни обратного пути Майя вела себя мужественно, но уже на водоеме, где они купались с Джамилой – «А ты еще жива, Джамила? С тобой все хорошо?» – ее настигли воспоминания. На каждой точке пути, в Нисабе ли, на песчаной равнине Аль-Хадина или в Билад аш-Шайтан. На перевале Талх и в Аз-Заре, где изнуренный Ральф, надев свой красный мундир, самовольно и успешно пригрозил султану соседним гарнизоном, – везде рядом с Майей ехал Рашид. Неосязаемый, мимолетнее миража – тем больнее было его призрачное присутствие. Он сопровождал ее до Лахеджа, чьи сады и поля, кофейные кустарники с красными ягодами и хлопковые плантации с комочками пуха в листве она увидела впервые. В Адене, Суэце, Каире, Александрии и на Средиземном море, и даже здесь, в Бате, в доме своей тетки, она слышала его грубый голос, его смех. Как убежать от призрака, что обитает внутри?
