Ирина Степановская - Боковая ветвь
А может, и не в жене дело… А в том, что почти каждую ночь он видит во сне Наташу. Видит будто наяву. Словно все произошедшее повторяется каждую ночь. Вот они стоят с Наташей возле машины. Он ощущал ее губы, волосы… Прижимался к ногам. Кожу холодил шелк ее костюма. Потом появляется Алена. От нее пахнет чем-то ужасным. То ли спиртным, то ли чем-то горелым или лаком для волос, он не разбирал. Ему было стыдно за нее. Она ругалась как сапожник. Он не мог силой ее унять. Она вырывалась. Тут он увидел в ее руках пистолет.
И он замер. Он решил, что она будет стрелять не в Наташу, в него. Ноги приросли к месту. Он подумал о сыне. Алену посадят, сын останется сиротой. И когда он увидел, что ствол направлен в другую сторону, он почувствовал почти облегчение.
Она стала целиться в Наташу. Дурак, как он сразу не догадался! До Алены ему было два прыжка. Он бы мог ее повалить. И тогда выстрел бы ушел в землю. И во сне, так же, как наяву, он со страшным усилием готовился к прыжку, изо всех сил старался оторвать от асфальта ноги. Но какая-то сила ему мешала. Может, это был страх? Он не мог справиться с ним. К рукам были привязаны неосязаемые гири, и он тогда закричал:
— Наташа!
Но крик его был не слышен никому, хотя в голове стоял страшный грохот. Неужели это уже прогремел выстрел?
Медленно, словно под стопудовой тяжестью, он повернул голову и увидел — она упала. У него звенело в ушах, будто пели хоры. Все потом говорили, что в этот момент во дворе была тишина. Только хохотала Алена. У него в голове ее хохот звучал так, что лопались барабанные перепонки. Тело стало бесчувственным, ватным, и он наконец смог оторвать его от земли. Он знал, что в пистолете только один патрон. Опасности больше не было. Ему казалось, он подбежал к Наташе, хотя свидетели утверждали, что он оставался на месте. Но он слышал, явно слышал, она что-то сказала ему. Он наклонился, спросил ее: «Что?»
Она прошептала чуть слышно:
— Вперед!
Он понял: она сказала это себе.
И в своем сне он упал возле нее на колени и прижал к себе ее невесомое тело. Оно сообщило и ему неземную, странную легкость, он потерял свои форму и вес и поднялся вместе с Наташей на руках высоко-высоко, туда, где морозил голову воздух. И там в вышине она была опять веселая и живая, она ласкала его, улыбалась и пела… И откуда-то неслась прекрасная музыка, и он больше ничего, ничего не помнил, не хотел вспоминать и чувствовал себя на блаженной вершине счастья.
В вышине сон кончался, он открывал глаза и видел перед собой либо свет утра, либо мрак ночи. Но независимо от времени суток он вспоминал, что на самом деле в ту ночь он быстрым шагом ушел подальше, даже не глядя на ту, которая лежала на асфальте, и все мысли сосредоточил на том, как спасти собственную жену.
Это ему удалось. Теперь жена была дома. И он больше никогда, никогда наяву не вспоминал о Наташе с теплотой, хорошо. Больше того, он ругал ее, называл обидными словами. Винил ее во всех смертных грехах. Искренне не понимал, почему из-за нее он должен был жертвовать жизнью. И если бы не было этих дурацких снов, он мог бы быть снова счастлив! Но сны снились каждую ночь.
И дела пошли плохо! Как заговорил его кто… Решил осваивать горные лыжи — вывихнул ногу, вернулся в лангете. Начал плавать в бассейне — туда же сердечный приступ… Доктор сказал, мол, еле откачали. Он стал пить. Если он выпивал много, сны в эту ночь не мешали ему. Он медленно умирал. Но хотел жить. Надо было выбираться, а как? Сам он чувствовал, что может спиться, сойти с ума, но где было найти стимул, чтобы снова вернуться к жизни?
Вот он гнал этой ночью домой. Пьяный. Зачем? Испортил машину. Счастье, что никого не убил. Больше не будет так ездить, сегодня в последний раз.
Завтра пойдет к врачу. Дали адрес одного шарлатана. Пусть лечит все, что найдет нужным, — сердце, печень, мозги, селезенку… А главное — пусть лечит душу. Чем угодно, за какие угодно бабки, только чтобы забыть! Все равно — так не жить. Натворит еще что-нибудь… или в тюрьму, или в петлю.
Дверь открылась, вошла Алена. Алексей посмотрел на нее. Одна рука у нее была за спиной. Она подошла ближе.
— Я тебя спрашиваю, — сказала она, — будешь со мной жить так, как раньше?
— Что ты привязалась, отстань!
— Спрашиваю в последний раз!
Какие-то новые нотки в ее голосе заставили его приподнять голову. Он посмотрел на нее и здорово удивился. В руках у Алены снова было оружие! Но только не старый его пистолет, тот отобрали, как вещественное доказательство, во время следствия. Теперь у Алены в руках был маленький черный «кольт». И, по всей видимости, он был заряжен! Вот баба, умудрилась без него где-то купить! А все трещала, что бедная, что денег нет!
— Я не шучу! — предупредила Алена и подняла «кольт» на уровень его головы.
Вот теперь он снова почувствовал страх. Он представил, что в следующую секунду его голова может разлететься в куски, и тут же за этим наступит ничто. И это ничто было ужаснее всех его земных мук. Он сразу вспомнил, что еще молод, здоров, что очень хочет жить. От ужаса, что она может выстрелить, он приоткрыл рот.
— Мне теперь все равно! — заявила Алена. — Если меня признали невменяемой в первый раз, признают и во второй! И много мне все равно не дадут! Мне теперь терять нечего! Пристрелю тебя как собаку!
Он молчал. Ждал. Тело снова было тяжелым.
— Я тебя пристрелю! — повторила она. Ожидание было ужасно.
— Стреляй!
Он уже почти желал этого выстрела. Но знал, если он подастся вперед, она выстрелит с перепугу. И не шевелился. Молчал.
— Нет, ты понимаешь, что я могу это сделать?! — Она сжала «кольт» крепче в обеих руках. Прицелилась.
И тогда он дико захохотал! Он не мог удержать этот дурацкий, нервический смех. Он знал, что этот смех опасен, но остановиться не мог. Хохот сотрясал его тело. Сердце стучало. Он смеялся, как женщина, истерично, надрывно, так, что слезы лились из глаз.
— Ну, стреляй! Что же ты не стреляешь?!
А потом внезапно, будто выключился завод, Алексей замолчал, лег на спину, закрыл глаза.
«Неужели он умер?» — поразилась Алена. Она подошла ближе и в ужасе наблюдала, как бледнеет с головы до ног эта красная, влажная туша, что еще совсем недавно была вполне респектабельным человеком, ее мужем, Алексеем Фоминым.
Он захрапел.
И она поняла, что он вовсе не умер, что после истерики он просто заснул. И наутро проснулся почти прежним. Таким, каким был всегда.
Он потянулся и встал. В другой комнате на кожаном диване, свернувшись калачиком под покрывалом, лежала Алена. Револьвер валялся рядом с ней на полу. С удивлением он поднял его и увидел, что «кольт» на самом деле был старым, игрушечным, видимо, завалявшимся от Антона, и никакой опасности не мог для него представлять.
