Елена Квашнина - Четыре Ступени (СИ)
Я остался один. Обнаружилось, что кроме Вишни, друзей у меня не было. Жены не было. Вокруг - пустыня. Начинать жизнь заново? Для чего? Довольно скоро я перестал чувствовать боль. Внутри всё одеревенело. Ремонт в квартире, конечно, сделал. Обои переклеил, мебель передвинул. Оля вещи свои сразу забрала. Вся уехала. Даже записочки с дурацкими стишками увезла. Что за стишки такие? А это она первые года три нашей совместной жизни по всякому поводу сочиняла короткие стишочки. Неуклюжие. Зато смешные и очаровательные. Писала их на листочках из блокнота, прикалывала в разных местах квартиры. Вот, к примеру, одно помню. Это мне наказ:
Люстру вымой, пыль сотри,
Приберись и не сори.
Везде эти записочки вешала: на кухне, в комнате на шторах, на дверях. Выбрасывать потом записочки ей было жалко. Она их складывала в большую железную коробку из-под печенья. Когда уезжала и коробку забрала. Я где-то слышал о соответствующей примете. Мол, нельзя ничего забывать, иначе вернёшься. Это про больницу? Ну, не знаю. Вас, женщин, не поймёшь. Помню? Конечно. Я ничего не забыл. Но и чувствовать перестал. Костя был прав, сказав, будто расстояние и время лечат, насколько это возможно. Он во многом оказался прав. Через два года я с оказией послал Оле письмо, просил развода. Она ответила согласием. Дескать, сделай всё сам. Поскольку приезжать она не собиралась, пришлось разводиться через суд. И всё, больше я ничего толком не слышал ни о ней, ни о Косте. Через десятые руки дошло, что он выжил. Инвалид, вроде, полный, лежачий. Но это не точно. Общие наши знакомые меня избегали, разговаривать не хотели, информацией не делились. С тех пор прошло больше десяти лет. Недавно моя мама видела Олю с Костей. Возле здешней поликлиники. То есть недалеко от нашей школы. Как недавно? Года три назад. Я, видите ли, их ищу теперь. Посмотреть. Увидеть их хочется. Я ведь с тех пор многое понял. Надеюсь, сильно изменился. Между прочим, женщин стал бояться, как огня. Видите, я перед Вами раскрылся. Прямо скажем, на изнанку вывернулся. Это, чтоб вы на меня не обижались и о себе плохо не думали. Причина не в вас. Думаю, вам не очень приятно было выслушивать мою исповедь. Полагаю так же, вряд ли у нас с вами после моей исповеди что-то может получиться.
Павел Николаевич замолчал. Выдохся. Молчала и Светлана. А что тут скажешь? Чистосердечное признание Дубова сначала переварить надо.
На востоке быстро светлело. Ложиться спать не имело смысла. Скоро повыбираются из палаток ученики. Нехорошо получится, если их увидят у реки, сидящих рядышком, плечо к плечу. Но встать и уйти Светлана не могла. Сидела, как приклеенная.
*
Уже просыпались птицы. Прочищали свои горлышки, делали первые утренние распевки. Светлана впервые могла оценить чистоту птичьих голосов, разнообразие. Пощелкивание, почивкивание, теньканье. За деревьями, в кронах которых слышались шорохи и чистые утренние звуки, постепенно начинал алеть край неба. Прозрачные, золотисто-малиновые краски растекались в стороны. Кромки уходящих вслед за ночью облаков вызолотились. Над рекой неширокой полосой стелился туман. Вода парила. Зато трава была сухой. Роса почему-то не выпала. Светлана помнила бабушкину примету - сухая по утру трава к дождю. Если будет дождь, то лагерь надо свернуть пораньше. Тем не менее, она продолжала сидеть. И продолжал сидеть Павел Николаевич.
Рассветная свежесть заползала за воротник, пробегала гусиной кожей по рукам и спине. Ноги затекли. Закусив губу, Светлана упорно не двигалась с места. Она не знала, что надо было сказать и как лучше поступить. Любые, самые нейтральные слова или жест могли сейчас обидеть её рыцаря. Да полно, какой из него рыцарь? Если, конечно, рассказывал о себе правду. За прошедшую, такую длинную и странную, ночь серебряные доспехи Павла Николаевича исчезли, растворились, словно их аккуратно, до сочленений, до мельчайших впадинок и выпуклостей полили неконцентрированной серной кислотой. Под доспехами обнаружился обычный человек, каких тысячи и тысячи. Самолюбивый, эгоистичный, жестковатый. Может, рыцарей вообще в природе не существует? Тогда… готова ли она любить настолько обычного человека? Ольга Александровна однажды сказала, что если любишь, принимаешь в любимом и недостатки. Или принимаешь, или не замечаешь самым старательным образом. Светлана стыдилась признаться себе, что Павел Николаевич чем-то пока притягивал её. Вот так. И неприятен, и притягателен. Одновременно, да. Необходимо время - определиться. Не глядя на Дубова, самым безразличным голосом Светлана проронила в сторону:
- Будет дождь.
- Что? - переспросил Дубов, словно его не вовремя разбудили. - Что будет? Ах, дождь… Дождь - это плохо. А вы уверены, точно будет?
- Трава сухая. Роса не выпала, - молвила Светлана, избегая смотреть на Павла Николаевича.
- Надо лагерь сворачивать, ребят поднимать. Завтрак, уборка территории. Потом собираемся и трогаемся.
Павел Николаевич вскочил. Сосредоточенный, подтянутый. Готов к труду и обороне. Светлана на миг поразилась тому, как моментально он смог собраться, настроиться на нужный лад. Умеют же некоторые. Она тогда не понимала одной простой вещи - она сама дала Павлу Николаевичу повод сбежать, ничего более не говоря, повод увильнуть от дальнейшего выяснения отношений. Ни точки, ни запятой, беспомощное многоточие. Сообразила двумя часами позже, когда Дубов бодро и весело покрикивал на учеников, не желавших шевелиться.
Ребятки лениво, подобно сонным мухам, перемещались в пространстве между палатками. Позёвывали, почёсывались, потягивались, грубо подшучивая над всеми подряд. Умываться, таскать дрова для костра никому не хотелось. Светлана задним числом порадовалась классному руководству в седьмом классе, а не в девятом, например, и не в десятом. Эти по крайней мере ночью спали, не ночевали в палатках у девочек. Если кто-то из них и приложился к спиртному, то втихаря, не буянил, на скандал не нарывался. Она сама разобралась с дровами, пусть и не сразу. Зевавшая не хуже детишек Люська принесла от реки два ведра воды. Одно ведро для картошки с тушёнкой, другое для чая. Павел Николаевич поработал костровым, помог почистить картошку, заставил детей идти к реке умываться. При том старательно избегал встречаться со Светланой глазами и следил, чтобы траектория его движения реже пересекалась с ёё маршрутами. Говорил исключительно по делу. Как с малознакомым человеком. То есть всячески избегал.
Люська его маневры заметила и оценила сразу. Даром, что сонная. Она пыталась любыми способами выяснить, какая кошка пробежала между Светланой и её “лыцарем”. Светлана ловко уклонялась от обсуждений. Вернее, ей казалось - ловко. Люська же подозрительно щурилась и понимающе хмыкала. Хорошо знала: если дать приятельнице время, сама прибежит и сама всё расскажет в никому, кроме неё, не нужных деталях и подробностях. Понимать понимала, только удерживать природное любопытство была не в силах. Светлане скоро пришлось огрызнуться. Достаточно того, что кроме транспортировки двух вёдер с водой от реки к кострам, более ни в чём Люська не помогала. Сидела неподалёку от готовящегося завтрака, кушала вместе с учениками, а потом, привалившись спиной к сосне, отдыхала с устатку. Лениво разглядывала своими выпуклыми глазами Павла Николаевича, Светлану, ребят, мывших посуду, собиравших рюкзаки и палатки, убиравших поляну. Не смотря на бессовестность Люськи, злиться в её адрес Светлана не могла. Люськина избирательная лень, грубоватость и случавшееся периодически хамство, любовь проехаться за чужой счёт по возможности с избытком компенсировались добротой, отзывчивостью и деятельным переживанием за ближних. Не надо было становиться особенно чутким и наблюдательным, чтобы разглядеть это. У Люськи всё всегда лежало на поверхности.
