Анна Дарк - Свободные
Часы показывали, что я проспала почти до полудня. Внутри до сих пор было как-то пусто. Нет, я больше не ощущала ни горечи, ни отчаяния. Я просто была пуста и даже радовалась этому. Так было проще думать.
Сейчас, глядя на ситуацию без примеси лишних эмоций, я видела её чётко и ясно. Всё, до малейшей детали, было спланировано. Эта женщина наверняка не один день готовилась нанести удар. Кровь… Разве можно спровоцировать выкидыш по расписанию, вплоть до минуты? Да и можно ли намеренно на такое пойти? Всё, это навело на мысли, а была ли Оливия беременна? Неужели эти кошмарные дни, наполненные страхом, болью и муками совести были бессмысленны? Похоже, что так. Всё это — её подлость, жестокость и беспринципность, — вызывали в душе всполохи ненависти. Почему эта женщина просто не может оставить нас в покое?!
Как я и ожидала, газеты уже выплёскивали со своих страниц потоки грязи и клеветы. Я видела, что Адриан напряжён и явно не хочет выпускать меня из дома. Но разве обязательно покидать квартиру, чтобы всё узнать? Интернет услужливо рассказал обо всём происходящем. Как бы я не готовилась, но статьи пошатнули моё спокойствие, точнее сказать, разбили его вдребезги. Заголовки были пронизаны сочувствием к несчастной, обманутой и брошенной Оливии, которую безжалостно лишили последней радости в жизни — её ребёнка. Адриана журналисты выставляли бессердечным подонком, бросившим жену, оказавшимся от собственного дитя в пользу любовницы. Так же его обвиняли в нечеловеческой жестокости по отношению к Оливии, некоторые даже умудрялись исказить факты до абсурда. Например, что он перешагнул, в прямом смысле этого слова, через истекающую кровью, корчащуюся от боли женщину, чтобы увести свою девку. Меня же открыто называли детоубийцей, потаскухой и разрушительницей чужих семей. Акулы пера превзошли самих себя, приписав мне всевозможные грехи и пороки. Самое мерзкое, что в статьях, где говорилось о прошлом вечере, указывалось множество имен — так называемые свидетели. С отвращением я узнавала в них людей, которые недавно улыбались нам и говорили, какая мы с Адрианом прекрасная пара. Лживые лицемеры! Моральные уроды, стервятники, пирующие на чужой беде. Сколько мерзости и грязи! Когда же я научусь смотреть на этот мир с достаточной для собственной защиты долей цинизма?
Воскресенье пролетело быстро и как в тумане. Я ждала понедельника, жаждала его, как никогда. Моя работа всегда помогала мне забыться, отрешиться от собственных бед. Мне было необходимо выбросить всё лишнее из головы, и я не знала лучшего способа, как занять эту самую голову чужими проблемами и их решением. Вот только я в очередной раз просчиталась, проявила крайнюю степень наивности.
Как только я вошла в здание, то сразу же начала ощущать десятки осуждающих взглядов. Большинство не осмеливалось открыто демонстрировать неприязнь, но стоило мне пройти мимо, я буквально чувствовала, как меня мысленно поливают помоями. Когда я переступила порог редакции, стало ещё хуже. Коллеги, с которыми совсем недавно у меня были нейтральные и даже дружественные отношения, смотрели на меня с порицанием. И лишь немногие с сочувствием, будто знали, что на самом деле произошло и понимали степень человеческой подлости и жестокости. Мало кто решался заговорить, да и смысл? У меня не было желания оправдываться, ведь я ни в чём не виновата. Кто хочет осудить, тот осудит. Обычно людям совершенно не нужна правда, им нужен повод для сплетен и козёл отпущения, которого можно безнаказанно смешать с дерьмом. Этим неудачником оказалась я.
Но и это было не худшим, что меня ожидало. На рабочем столе я обнаружила записку от Флетчера с просьбой зайти к нему в кабинет. Сердце тревожно сжалось, обуреваемое нехорошим предчувствием. И стояло мне увидеть начальника, я поняла, что не зря. Мужчина смотрел на меня с сочувствием, но настроен был решительно. Я сразу всё поняла. Его объяснения, что никто не захочет спрашивать советов, как построить отношения у женщины с такой репутацией, были лишними. Единственное, послабление, которое он мне дал, это позволил написать заявление по собственному желанию. Собственному желанию? Да уж. Только вот выбора у меня не было, никого не интересовало хочу ли я этого. Флетчер прежде всего был владельцем издания, и в первую очередь его интересовали тиражи и доход. И я больше не являлась доходным сотрудником, а вот испортить репутацию газете могла. Внутри всё протестовало и стонало от несправедливости, пока я трясущейся рукой заполняла форму. После, я на автомате собрала вещи и навсегда, не оглядываясь, покинула редакцию газеты «Правда». Бывшая жена Адрина не просто унизила и вываляла меня в грязи, она меня уничтожила.
Я не стала звонить Джонсону и жаловаться, а просто вернулась домой и свернувшись на постели в калачик смотрела в окно. В голове была уйма вопросов. Почему всё так? Почему кому-то достаточно просто встретиться и понять, что они взаимно любят друг друга, чтобы обрести счастье, а мы вынуждены проходить всё новые и новые круги Ада? И что ждёт нас в конце этого пути из боли и потерь? Счастье или окончательный крах и разрушение? Удастся ли нам выстоять?
Потеря любимой работы была ударом в самое сердце. Мне нравилось то, что я делаю. Я была тем редким счастливчиком, для кого работа не являлась каторгой ради денег, а приносила искреннее удовольствие. Но теперь, стараниями этой суки, её нет. Как же я ненавидела сейчас эту женщину! Да будь она проклята!
Размышляя надо всем этим, я не сразу заметила, как вернулся Адриан. Я слышала хлопок двери, но мне не хотелось вставать. Не умею я так искусно притворяться, что всё отлично, а портить лишний раз ему настроение ни к чему. Не сомневаюсь, у него самого сейчас на работе бедлам. То, что в субботу от сделал выбор в мою пользу вместо того, чтобы изображать убитого горем отца и прыгать вокруг Оливии, наверняка дорого обошлось его бизнесу. Но этот самый выбор, давал мне силы жить и надежду, что всё происходящее не напрасно.
— Вот ты где! — воскликнул Адриан, чуть ли не вбежав в комнату. — Криста, ты смерти моей хочешь? Что у тебя с телефоном? Я думал с тобой беда какая случилась!
— Разрядился, — констатировала я, посмотрев на аппарат, не подающий признаков жизни, и почувствовав укол раскаяния, произнесла: — Прости. Я просто забыла о его существовании.
Он застыл, видимо размышляя, стоит ли продолжить разнос или пока хватит. Голубые глаза пристально оглядывали меня несколько секунд, прежде чем угрюмость на его лице сменилась растерянностью и настороженностью.
