Мария Акулова - Залечишь мои раны?
Глава 20
Время до выставки пролетело незаметно. Последние дни мая слились в сплошную череду событий без права на сон и отдых. Снежана мчала в этом колесе, не сбавляя ритм, наслаждаясь сумасшедшей скоростью. На мысли времени практически не оставалось. Была только цель — провести выставку. Провести ее хорошо. Не провалиться, не сорваться, не оказаться слабачкой. Доказать себе, что способна на это. Способна даже тогда, когда на душе гадко.
Марк ничего не понял. Позвонил уже утром, сказал, что готов продолжить вчерашний разговор, сказал, что объяснит, почему вчера уехал, а Снежана пожала плечами, ответив, что сегодня она слишком занята.
Все нужно делать вовремя. И объяснять стоило вовремя, а не после ночи, которая выжгла в ней остатки надежды на будущее с ним. Она так не выдержит. Тянуть клещами каждую новую «тайну», а потом верить в объяснения, которые будут, несомненно, логичными, но такими лживыми, она не сможет.
Как когда‑то, в самом начале их истории, она снова начала избегать разговоров и встреч. Он ведь сам хотел, чтоб она взялась за выставку, а значит, должен был чинно кушать отказы от встречи с ним из‑за занятости проектом. И он кушал. Несколько первых дней явно чувствовал вину, готов был лететь куда она скажет, только бы объясниться, а потом перестал делать даже это. Нет, звонить‑то он продолжал, просто поднимать тему несостоявшегося разговора больше не спешил. Возможно, подумал, что она забыла, вздохнул облегченно, хотя вряд ли… Такого женщины не забывают.
«Котенок»… Снежану передергивало каждый раз, стоило вспомнить ту фотографию и ту запись. Дела… Что же у них за дела‑то такие? И почему эти дела вечно должны связывать Сашу именно с теми мужчинами, которых Снежана по глупости считает своими?
Об этом думать Ермолова себе запрещала каждый раз навечно и под страхом смерти. Запрещала, а потом думала, думала и думала.
Стоило только увидеть номер Марка во входящим, клялась попросить никогда больше не звонить на этот номер, но брала трубку и не решалась. Сама себя не понимала, но порвать с ним раз и навсегда не могла.
И самое ужасное, что он понимал: что‑то не так, но вот что же именно не так — понять не мог.
— Снежана, пообещай мне, пожалуйста, что после выставки мы поговорим.
Он не выдерживал ее односкладных ответов «да»/«нет» уже на второй минуте разговора. Начинал допрашивать, что именно не так, получал очередную порцию сухих согласий и отрицаний, а потом неизменно заручался словом о разговоре. Видимо, до сих пор хотел верить, что все дело в выставке, а не в них.
— Да.
Где‑то Самойлов явно сжал челюсти, сдерживая раздражение. Лучше б плюнул на все. Лучше б психанул и сам бросил все к чертям. Перестал звонить, писать, приезжать. Перестал вынимать душу. Наверное, именно этого Снежана и ждала. Что он сам покончит со всем, заберет все свои тайны и будет продолжать над ними чахнуть уже если не в гордом одиночестве, то точно без нее.
А вот он терпел. Выдыхал, брал себя в руки:
— Снежа, я обязательно буду на выставке, а потом мы поговорим. Я клянусь. Мы поговорим, я все объясню. Слышишь?
— Да.
В таком подвешенном состоянии они жили все время до выставки. До злосчастной выставки.
Снежана не знала, что пугает ее больше — само событие или разговор, который предстоит после.
Весь день, она потратила на мысли не о том. Не о том, что будет говорить в своей речи, не о том, с кем ей нужно будет переброситься парой слов, к кому подойти и кого поприветствовать, не о том, что родителей нужно забрать из аэропорта, и даже не о том, что на этой ее выставке не будет Димы. Нет. Весь день она провела с мыслями о вечернем разговоре. Все время до приезда в выставочный центр, все время после приезда, даже во время своей речи Снежана запнулась именно потому, что вдруг вспомнила о нем.
О том, кто обещал приехать.
— Снежка, как же мы гордимся, — стоило отзвучать аплодисментам, а людям разбрестись поближе к экспонатам, как девушку поймали родители. Родители, который даже не обиделись, узнав, что она забыла об их приезде. Списали все на занятость в связи с выставкой, а она побоялась посвятить их в истинную причину. Какой смысл, если истинная причина даже явиться не пожелала?
— Очень гордимся, доченька, — из маминых объятий девушка попала в редкие, и оттого еще более ценные, объятья отца.
— Спасибо, — Снежана прижалась к папе чуть сильней, чувствуя благодарность за поддержку, в которой сейчас так нуждается, а потом высвободилась. — Вы не устали? — она перевела взгляд с серьезного лица папы на улыбчивую маму, отметила, как синхронно они мотнули головами, отрицая, улыбнулась.
— Мы пойдем погуляем пока, а потом еще поговорим, хорошо?
Снежана кивнула, не желая их задерживать, а потом проследила за тем, как отец берет свою жену под руку, как проводит к ближайшему стенду, останавливается, что‑то говорит, потом слушает ответ, кивает, и гордится… Снежана точно знала — гордится ей.
Наверное, единственный люди, который гордятся ей в этой комнате — сейчас стоял у той фотографии. Глафира приехать не смогла, слегла с температурой, Дима — черт знает где, Ярослава она больше не ждала. Подруги были здесь. Не все, но были. Правда у каждой из них была масса вещей важней, чем гордость за нее. Марк… А Марк не пришел.
Резко развернувшись, Снежана направилась в сторону балкона. Захотелось выйти на свежий воздух.
Миновав зал, улыбнувшись несколько раз, пожав кому‑то руку, выслушав одно восхищение и сделав вид, что не слышит несколько окликов, девушка вышла через стеклянную дверь. Пока здесь не было никого. Люди не успели заскучать, да и в зале еще не было слишком душно.
А Снежане было и тошно, и душно, и заскучать она успела давным — давно. Не просто заскучать, затосковать. Затосковать настолько, что готова была сейчас выть на луну.
Все как тогда. Все точно так, как было три года тому. Почему‑то мужчины, которых она хочет назвать любимыми, обожают бросать ее в те моменты, когда так нужны.
Облокотившись о парапет, Снежана достала из сумочки телефон. Она слышала, как он время от времени начинал разрываться. Даже знала, кто это может звонить. Но не спешила брать трубку. Что он скажет? Что у него появились дела поважней? Вечером в четверг? После того, как сам больше месяца настойчиво талдычил о том, что важнее быть не может ничего? Она просто не выдержит подобного.
Пять входящих, несколько смс — сообщений, Снежана удалила их, не читая. Это все. Теперь — точно все. Если до выставки еще был мизерный шанс на то, что все снова станет хорошо, сейчас в подобное Снежана уже не верила.
