Джоджо Мойес - Один плюс один
Констебль Кенворти провела на улице почти десять минут. Джесс практически забыла о ней. Она разгружала стиральную машину, когда сотрудница полиции вернулась в дом.
– Миссис Томас, можно задать вам вопрос? – Она закрыла за собой заднюю дверь.
– Это ваша работа, – ответила Джесс.
– Наверное, вас спрашивали уже много раз. Но ваша камера видеонаблюдения… Нет ли в ней пленки?
Джесс просмотрела запись три раза, когда констебль Кенворти вызвала ее в участок. Они сидели на пластиковых стульях в комнате для допросов номер три. У Джесс кровь стыла в жилах: крошечная фигурка со сверкающими блестками на рукавах медленно идет по краю экрана, останавливается поправить очки на носу. Машина замедляет ход, открывается дверца. Один, двое, трое парней. Язык тела Танзи. Шажок назад, нервный взгляд за спину, на дорогу. Поднятые руки. Парни бросаются на нее, и Джесс закрывает глаза.
– Я бы сказала, что это весьма убедительное доказательство, миссис Томас. И запись хорошего качества. Служба уголовного преследования будет в восторге, – жизнерадостно сообщила констебль Кенворти, и Джесс сперва не поняла, что она говорит серьезно. Что кто-то принимает их всерьез.
Поначалу Фишер, разумеется, все отрицал. Заявил, что они просто «шутили» с Танзи.
– Но у нас есть ее показания. И два свидетеля, которые готовы выступить на суде. И копии страниц аккаунта Джейсона Фишера в «Фейсбуке», на которых он обсуждает, как это сделает.
– Сделает что?
Улыбка констебля поблекла.
– Нечто плохое с вашей дочерью.
Джесс не стала больше ничего спрашивать.
В полицию поступил анонимный донос, что Фишер использует собственное имя в качестве пароля. Вот кретин, сказала констебль Кенворти. Честное слово, прямо так и сказала!
– Между нами, – сказала она, провожая Джесс к выходу, – взлом аккаунта в суде не одобрят. Но это укрепило наши позиции.
Сперва газеты писали о деле в туманных выражениях. «Несколько местных юношей арестованы за нападение на несовершеннолетнюю и попытку похищения». Но на следующей неделе газеты назвали всех поименно. Очевидно, семейству Фишеров велели съехать из муниципального дома. Они изводили не только Томасов. Жилищно-строительная ассоциация заявила, что «этой семье давно было вынесено последнее предупреждение».
Никки прочел статью из местной газеты вслух за чаем. Все мгновение помолчали, не веря собственным ушам.
– Там правда написано, что Фишерам придется уехать?
– Именно так и написано, – подтвердил Никки.
– Но что с ними будет? – спросила Джесс, не донеся вилку до рта.
– Ну, здесь написано, что они собираются переехать в Суррей, где живет его зять.
– В Суррей? Но…
– Жилищно-строительная ассоциация больше за них не отвечает. Ни за кого из них. Ни за Джейсона Фишера. Ни за его кузена и его семью. Они переедут к какому-то дяде. Но самое замечательное – суд запретил им сюда возвращаться. Смотри, вот два снимка, как мама Джейсона плачет и твердит, что их неправильно поняли, что ее сын и мухи не обидит. – Он подвинул газету через стол.
Джесс прочла статью дважды, просто чтобы убедиться, что Никки все правильно понял. Что она все правильно поняла.
– Их и правда арестуют, если они вернутся?
– Видишь, мама? – Никки жевал кусок хлеба. – Ты была права. Все может измениться.
Джесс замерла. Она посмотрела на газету, затем на него. До нее постепенно дошло, как он ее назвал, и она увидела, как он краснеет, надеясь, что Джесс не поднимет из-за этого шума. Так что она сглотнула, вытерла глаза ладонями и с минуту смотрела в тарелку, прежде чем вернуться к еде.
– Ладно, – сипло сказала она. – Что ж. Это хорошая новость. Очень хорошая новость.
– Ты действительно думаешь, что все может измениться? – Глаза Танзи были большими, темными и настороженными.
Джесс положила вилку и нож:
– Наверное, милая. В смысле, у всех бывают черные полосы. Но да, я так думаю.
Танзи посмотрела на Никки, затем снова на Джесс и вернулась к еде.
Жизнь продолжалась. Джесс сходила в «Перья» в субботу в обед, причем последние двадцать ярдов она шла, старательно скрывая, что прихрамывает. В душе она молилась, чтобы ее приняли обратно. Дес сообщил ей, что взял на работу девушку из «Парижа».
– Не из настоящего Парижа, разумеется. Я не миллионер.
– А она умеет разбирать сломанные насосы? – спросила Джесс. – Сможет починить бак в мужском туалете?
Дес оперся о барную стойку.
– Возможно, и нет, Джесс. – Он провел пухлой рукой по волосам, длинным сзади и коротким по бокам. – Но мне нужен кто-то надежный. Ты не надежна.
– Да ладно, Дес. Одна пропущенная неделя за два года. Пожалуйста! Мне нужна эта работа. Очень нужна.
Дес сказал, что подумает.
Дети снова пошли в школу. Танзи требовала, чтобы Джесс забирала ее каждый день. Никки больше не приходилось будить по шесть раз. Когда Джесс выходила из душа, он уже завтракал. Он не просил ее сходить за новым рецептом на седативные препараты. Стрелки на его глазах были безупречно остры.
– Я тут подумал… Может, все-таки останусь в шестом классе Макартурз. Смогу присматривать за Танзи, когда она пойдет в среднюю школу.
Джесс заморгала:
– Отличная мысль.
Они с Натали убирались, обмениваясь сплетнями о последних днях Фишеров. Якобы те выдрали все розетки из стен и пробили дыры в штукатурке на кухне, прежде чем съехать из дома на Плезант-Вью. Воскресной ночью неизвестные лица – Натали закатила глаза – подожгли матрас рядом с офисом жилищно-строительной ассоциации.
– Но тебе, наверное, полегчало? – спросила она.
– Конечно, – ответила Джесс.
Натали выпрямилась и потерла поясницу.
– Все забываю спросить… Каково это – съездить в такую даль с мистером Николсом? Наверное, странно.
Джесс наклонилась над раковиной и помолчала, глядя в окно на бесконечный полумесяц моря.
– Нормально.
– Наверное, ты не знала, что ему сказать, пока вы сидели в машине? Я бы точно не знала.
Глаза Джесс защипало от слез, и ей пришлось притвориться, будто она скребет невидимое пятнышко на нержавеющей стали.
– Нет, – сказала она. – Как ни странно, я знала.
Дело в том, что отсутствие Эда казалось Джесс толстым одеялом, укутавшим мир. Она тосковала по его улыбке, губам, коже, дорожке мягких темных волос, ведущей к пупку. Тосковала по тому, что рядом с ним ощущала себя более привлекательной, более сексуальной, более живой. Тосковала по ощущению, будто все возможно. Она была не в силах поверить, что утрата человека, которого она знала так мало, может казаться утратой части себя, из-за которой еда теряет вкус, цвета тускнеют. Иногда, когда Никки ложился спать, Джесс не отправлялась в свою слишком большую кровать, а дремала на диване перед телевизором, прижав колени к груди в попытке избавиться от ощущения пустоты внутри.
