Федерико Моччиа - Три метра над небом. Я хочу тебя
— Спасибо, — отвечает женщина и проходит мимо, даже не заметив меня.
А я, напротив, очень хорошо кое-что заметил, и, наклонившись, иду следом за Джин в зал.
— Эй, ты тут забыла кое-что.
Она на лету выхватывает у меня свои трусики.
— Дай быстро, — и Джин надевает трусики, откинувшись на спинку кресла. — Мамма миа, если бы та женщина их там нашла, что бы было!
— Да, если бы она открыла занавеску чуть раньше, вот тогда что было бы! Знаешь, что там происходило?
— Да, ты пополнял свою коллекцию!
И снова зал взорвался смехом.
* * *Чуть позже, после второго фильма. В ресторане «Warner», оформленном в калифорнийском стиле или что-то в этом роде. Жареная куриная грудка с пармезаном и свежие листья шпината. Салат «Цезарь» на двоих.
— Эй, тот листик был мой! — Джин тычет в меня вилкой. — Я просто его не заметила!
— А этот? — я сую в рот еще один, выхватив его с ее стороны.
— И этот тоже.
Но она не успевает остановить меня, и я заталкиваю листок в рот. И жую его с открытым ртом, как какой-то прожорливый травоядный пес.
— Фу, как противно… мне просто противно на тебя смотреть!
— Бэээ! — блею я в ответ.
И в этот момент…
— Вы веселые… именно такими и должны быть пары! Молодые бранятся, только тешатся…
Я тотчас закрываю набитый шпинатом рот. Впрочем, я не очень доверяю этой дамочке. Хотя о каком доверии можно говорить, если я и видел-то ее один раз и… в туалете. Это та самая женщина, которая чуть нас не застукала… в эротических позах. Джин узнает ее и, покраснев, опускает глаза. И фыркает. Сама же все это устроила, а теперь ей, видите ли, стыдно.
— Извините, что я вас спрашиваю, вы не знаете, где здесь туалет?
Джин, кажется, нашла в тарелке очень интересный листок шпината, но все же она отрывается от тарелки и вилкой указывает в глубину зала. Я делаю то же. Но без вилки.
— Там! — говорим мы в унисон и тут же взрываемся смехом.
— Почему вы смеетесь, вы тоже туда собирались пойти?
Я с иронией смотрю на Джин.
— Нам туда надо?
Джин мотает головой, делает губами какие-то странные движения, но на этот раз ей удается не покраснеть.
— Нет, пока нет, скоро начнется наш фильм.
— Что, еще один будете смотреть? Ну и парочка, просто не разлей вода!
— Да… — я смотрю на Джин с улыбкой. — Должен сознаться, кино нас очень соединяет. Особенно киношный туалет.
— Что-то я не поняла.
Джин неодобрительно качает головой, потом улыбается женщине, умиленная ее наивностью.
— Да он пошутил!
— Ладно, извините. Пойду — не могу больше, наверное, слишком много выпила. А может, возраст.
— Да что вы, синьора. Мы тоже часто ходим в туалет…
Джин сильно толкает меня в плечо.
— Хватит! Пошли, фильм уже начинается!
Уже через минуту мы сидим в другом зале. Здесь идет фильм о старых временах. В «Warner» — это премьера. Джин прижалась ко мне и покусывает ногти. С экрана доносятся слова, которые я тебе еще не сказал. Кевин Костнер потерял жену и не хочет начинать все сначала. Он не хочет больше жить. Пишет письма, кладет их в бутылку, и они исчезают в море, одна за другой, — его любовь потерпела кораблекрушение. Но он ни к кому в этих письмах не обращается. Потом одна журналистка находит его послание в бутылке. Письмо трогает и ее, и складывается любовная история. Включается свет. Первая серия закончилась. Джин смеется, хлюпая носом и прячась за распущенными волосами, потом смотрит на меня и снова смеется. И хлюпает носом.
— Ты плакала! — я тычу в нее пальцем.
— Ну… и что? Этого-то мне что стыдиться?
— Слушай, да это же просто фильм!
— Да, а ты совсем бессердечный.
— Ну вот, так я и знал… как всегда, я виноват! Пойдем в туалет и помиримся?
— Кретин… сейчас это совсем некстати.
Джин бьет меня кулаком в плечо.
— Значит, есть моменты кстати и есть — некстати? Ну ладно, только «кстати» — плохо звучит.
— Ш-ш-ш! Тихо, фильм начинается!
И она сползает вниз, на кресло. Обнимает меня и, посмеиваясь, перехватывает мою руку, потянувшуюся в поисках развлечений.
Немного позже за бокалом пива.
— Тебе понравилось?
— Очень. Я все еще переживаю.
— Ну Джин, это уж слишком!
— Ну что я могу поделать? Так уж я устроена. Конечно, если бы он не утонул на лодке и все остальное… именно сейчас, когда он снова обрел любовь… полюбил журналистку… отвратительные сценаристы.
— Да почему же? Фильм прекрасный! Теперь журналистка будет писать любовные письма и класть их в бутылки, их найдет кто-нибудь еще, и история начнется сначала… Или она положит с письмом груз, и тогда бутылки утонут, и их будет читать Кевин Костнер.
— Мамма миа. Да ты просто невыносим!
— Я пытаюсь сгладить драму, по поводу которой ты так переживаешь.
— Ничего я не переживаю. А слезы очищают душу. Плакать полезно, это благотворно влияет на железы, понял? Так же успокоительно действует, как поцелуи.
— Поцелуи?
— Да. В поцелуях есть ферменты, такие странные вещества… типа… эндоморфина, думаю, ну, в общем, что-то вроде наркотика. Поцелуи успокаивают… а почему я тебя целую, как думаешь?
— Ну, я думал… Из-за сексуального влечения.
— Да нет, ради успокаивающего эффекта.
— Ну вот, теперь, благодаря тебе, я открываю в себе новые возможности. Надо бы мне целовать побольше женщин. Может, они бы смекнули, что это гораздо лучше валерианки, и я смог бы развернуться на фармацевтическом рынке! Знаешь, деньги…
— Знаешь, удары кулаком…
— А, видишь, при одной этой мысли ты уже ревнуешь.
— Стэп, а ты никогда не думал…
— Стать ревнивым?
— Да нет, начать писать. Ну, не знаю, стихи там, письма…
— И класть их в бутылки.
На самом деле, я пробовал писать Баби. Это было в Рождество. Я помню все, будто это было вчера. Скомканные листки бумаги, брошенные под стол. Отчаянные попытки найти подходящие слова. Подходящие для человека, потерявшего всякую надежду. Помню себя самого. Как я, задыхаясь, делаю бессмысленную попытку вернуть любовь, уходящую от меня. Ушедшую. И потом, встретив ее, — она шла с другим, — не суметь найти самых простых слов. Ну, не знаю… например… Привет. Привет, как дела. Привет, ну и холод. Привет, вот и Рождество. Поздравляю. Или еще хуже… Привет, но как… Или: привет, я никогда тебе не говорил… Привет, я тебя люблю. Но какая теперь разница? Теперь все равно.
— Нет. Никогда ничего не писал. Даже поздравительных открыток.
— И не пробовал?
— Нет, никогда.
Но что ей надо? Что она цепляется? Джин искоса смотрит на меня.
