Чужой. Сердитый. Горячий (СИ) - Тиган Линетт
Мой взгляд лениво соскальзывает на прочные упругие плечи, затем на оголённую грудь, которая вздымается от размерного тихого дыхания, а дальше я скольжу взглядом по стальным натренированным мышцам… Хорош до невозможности.
Не сразу замечаю, что серые глаза пронизывающе изучают меня так же пристально, как и я его. Он проснулся и даже не дёрнулся, словно так и нужно просыпаться каждый день…
Вадим пускает по мне волнительные мурашки, заставив вздрогнуть всего от одного его касания.
— Побегаем? — спрашивает Вадим, чем вызывает мой довольный смешок.
Чего не отнять у Вадима Волкова, так это его абсурдной энергии!
— Побегаем, — соглашаюсь я, но совсем не спешу вставать.
Мне слишком хорошо лежать вот так вот, смотреть в глаза Вадима, ощущать его ласковую руку в моих волосах. Была бы кошкой, наверняка уже мурчала от удовольствия, блаженно подтягиваясь.
— Может, вечером? — интересуется парень, заставив меня весело хохотнуть от его внезапного предложения отменить тренировку.
— Очень заманчиво, — заметила я, не выдержав соблазна потянуться и гибко выгнуть спину, прикрывая ладошкой сонный зевок.
Его грудь начала вздыматься тяжело и часто, он весь замер, словно окаменел, а глаза впились в моё лицо. Под таким вниманием я начинаю стремительно краснеть.
— Ты красивая, — он обхватывает рукой мою щеку, мазнув большим пальцем по пересохшим губам, — сонная и естественная, — Вадим улыбается, немного поддаётся вперёд и наклоняется…
— Вадим, — прикладываю ладошку к его горячим губам, которые, несмотря на мою преграду, коснулись моих пальцев в томительном поцелуе с привкусом требования и желания. — Нам не стоит так сближаться… Ты ведь это понимаешь, верно?
Вижу в его взгляде горечь, а в просыпающийся буре его серых глаз созревает настоящий бунт.
— Вадим, — настойчиво проговорила я. — Так нельзя… Я так не могу, — я слезаю с него и сажусь рядом на колени, одёргивая задравшуюся футболку. Ловлю обжигающий взгляд Вадима на моей обнажённой коже, нахмурившись такому пристальному вниманию. — Какие-то проблемы? — спрашиваю резко, словно ошпарившись.
Волков поднимает свои глаза на моё лицо не сразу, медленно скользя по моей фигуре, которую я быстро укутываю в одеяло, прикрывшись. От его длительного молчания меня пробирает озноб.
— Никаких проблем, — спокойно сказал Волков, откидывая одеяло и резко вставая с кровати. Он натягивает кофту на своё напряжённое тело. Я отвожу свой взгляд от его явного утреннего возбуждения, которое не скрывают обычные пижамные штаны. — И начни уже одеваться, Яра. На тебя невозможно смотреть! — фыркнул он, недовольно нахмурившись. — Надеюсь, мы поняли друг друга.
Я удивлённо приподняла брови, напряжённо выдохнув после того, как Вадим шумно закрыл двери в ванную. Он разозлился, но я не ощущаю угрозы, совсем.
Мы слишком быстро сблизились, и, если обдумать моё поведение, в этом моя вина. Мне приятно получать от него нежность, настоящую заботу. Не могу держаться от него подальше, и это, наверное, уже невозможно. Но думать о близости на данный момент болезненно, морально.
А вдруг я разрыдаюсь, испугавшись его ласк или, может быть, вспыхну от ярости на какое-то непонятное для меня слово или действие в самый неподходящий момент? Я не хочу так. Не хочу его отталкивать… И притянуть его к себе тоже не могу. Сложно.
Как только Волков появляется в спальне, выглядит ещё более мрачным. Он скользнул по мне непроницаемым взглядом, и подхватив свои тёплые спортивные вещи, ушёл, на пробежку. Такой у него фетиш — в любой непонятной ситуации идти и утомлять себя до изнеможения.
А я решила просто расслабиться. Сходила в душ, приготовила завтрак и вернулась в постель, прихватив с собой планшет Вадима, изучая новости в браузере. Они оказались совсем неутешительными.
Максим Гордеев шёл на поправку, хоть и в бессознательном состоянии. Он хватался за жизнь из последних сил, цепко выкарабкивался из дыры на поверхность, снова принося в мою жизнь волнение, страх и беспокойство.
Пока все данные указывают на то, что Гордеев прикован к постели из-за тяжёлых ранений и должен пройти месяцы реабилитации для того, чтобы вернуться к прежней жизни. Вот только моя интуиция подсказывает мне, что все мы в большой опасности, чем раньше.
Гордеев-младший на время выбыл из этой жестокой игры, но вот старший в расцвете сил и с безграничными возможностями угрожает мне своим существованием. Был ли он страдающим отцом, сидящим у постели едва не умершего сына, или же остался ублюдком, который ищет меня, желая довести дело до конца?
Ничего неясно, но сердце мне подсказывает, что Виктор точно не сидит в палате своего сына держа его за руку, и молясь Господу о скорейшем выздоровлении. Виктор жаждет мести.
Этот человек буквально соткан из жестокости, крови и стали. Он не пощадит даже своего сына, если того потребуют обстоятельства. К чему, тогда, Виктор, приговорит меня?
***
На несколько долгих дней между нами оказалась неизвестная ранее пропасть. Вадим заметно отстранился, стал меня избегать. Нет. Он вообще отказался ко мне приближаться.
Который раз за эти дни мы ужинали на кухне, находясь на двух противоположных концах стола, и оба избегали прямых взглядов. Между нами поселился дикий дискомфорт, который мне хотелось искоренить.
Мне не нравится так. Я не хочу чувствовать будоражащий холод между нами.
Я пыталась делать шаги навстречу, стараясь быть вежливой, послушной и внимательной, но Вадим с каждым разом всё больше злился и отстранялся от меня всё дальше.
Вот только из спальни он не уходил, позволял моей наглой руке приобнять его за торс, а моей ноге переплестись с его обеими. Он каждый вечер слушал о моих переживаниях, которые я озвучивала по поводу Виктора, после чего сухо успокаивал короткими фразами, что ни капельки не утешало.
Я медленно вскипала эти дни, а сейчас меня буквально подорвало.
— Зачем ты так со мной? Разве ты не понимаешь, что я не могу сбежать из постели мужа и сразу же прыгнуть в твою? — не выдержала я его холода, решив быть прямолинейной и понять, что к чему.
Он же этого хочет? Хочет, а я не могу дать. Вот он и злиться, ходит весь такой мрачный и неприступный. Да, я отказала, но… Но я отказала сейчас, так как ещё не готова, а он… Он! Вадим устроил молчанку и решил сбегать из дома на тренировки.
— Я не делал тебе никаких предложений относительно секса. Прекрати меня трясти. Ложись спать, — спокойно ответил Вадим в темноте.
Я намеренно включила прикроватный свет, изучая лицо парня, который не открыл глаза. Внешне он предельно спокоен, как и всегда, но я чувствую, как напряжён внутри.
— Я уже давно не маленькая невинная девочка, которая не понимает, что к чему. Ты ясно дал понять чего хочешь, — возражаю я.
— Ты, правда, не понимаешь, что к чему, — заявил он, а его губы исказились в насмешке.
Он любит уколоть словом, но сейчас я скептически изогнула бровь, понимая, что Вадим намеренно выводит меня на определённые эмоции, добиваясь нужного для него результата.
— И, если ты хочешь меня целовать, значит, хочешь большего, чего я дать не могу. Пока, — снова оспорила ответ парня, удерживая себя на одном локте, внимательно отслеживая его реакции.
Только вот ни реакции, ни какой-либо другой эмоции на лице парня не проявилось, разумеется, кроме подлой ухмылки.
— Тебе же тоже много хочется. И если полагаться на твою логику, то ты должна хотеть меня в ответ, — припечатал Вадим.
— Ничего я не хочу! — не сбавила я своего напора.
— Как скажешь, — Вадим тяжело выдохнул, переворачиваясь со спины набок, причём в противоположный от меня. Какой же он… — Спокойной ночи, недотрога, — не удержался он от очередной шпильки, заставив меня вспыхнуть.
Я прекрасно понимаю, как и он, что я ни разу не сопротивлялась его поцелуям. Но согласиться на близость вслух было что-то сродни обнажению. У меня что-то клубилось в груди, такое странное, но нужное, придающее смелость и уверенность.
